Октав Мирбо - Дневник горничной

— Ну… ну… прошу тебя!.. не сердись… Ну!.. Во-первых, как нищие…

Он хотел подойти к барыне, обнять ее за талию… поцеловать. Но та раздражалась все более и более. Она грубо оттолкнула его:

— Нет, оставь меня… Ты меня раздражаешь…

— Дорогая моя… послушай… женка моя…

— Ты меня раздражаешь, слышишь?.. Оставь меня… не подходи ко мне… Ты — грубый эгоист… лежебока… Ничего не можешь сделать для меня… негодяй! Вот тебе!..

— Зачем ты так говоришь?.. Это безумие. Полно… не раздражайся так… Ну, да… я был неправ… Я должен был сейчас же заметить этот корсет… этот прелестный корсет… Как это я его сейчас же не заметил?.. Просто не понимаю! Посмотри на меня… улыбнись мне… Боже, как он хорош!.. и как он к тебе идет!..

Барин уж слишком приставал… Он надоел даже мне, хотя мне до их ссоры не было никакого дела. Барыня топнула по ковру ногой и, приходя все в более и более нервное состояние, с побледневшими губами, стиснув руки, засыпала:

— Ты меня раздражаешь… ты меня раздражаешь… ты меня раздражаешь… Понял?.. Убирайся!

Барин продолжал лепетать, но уже проявляя некоторые признаки раздражения:

— Милая моя!.. Это неразумно… Из-за какого-то корсета!.. Это не имеет никакого отношения… Ну, дорогая моя… посмотри на меня… улыбнись мне… Право, глупо причинять себе столько мучений из-за какого-то корсета…

— Ах! ты мне, наконец, надоел!.. — разразилась барыня тоном настоящей прачки… — меня от тебя тошнит!.. Убирайся ко всем чертям!..

Я кончила зашнуровывать барыню. Как раз при этих словах я встала, в восторге от мысли, что обнажались предо мною эти чудные души и как я их потом унижу перед собой… Казалось, оба забыли о моем присутствии… Сгорая желанием узнать, нем кончится эта сцена, я притаилась в молчании…

Тогда барин, долго сдерживавший себя, в свою очередь пришел в ярость, свернул модный журнал и с силою швырнул его на туалетный столик…

— Э, черт меня подери!.. Это уж чересчур надоело!.. Постоянно одна и та же история… Что бы ты ни сказал, что бы ты ни сделал, с тобой обращаются, как с собакой… Постоянные грубости, брань… Довольно с меня подобной жизни… Твои рыночные замашки… я сыт ими по горло… И, сказать тебе?.. Корсет твой… корсет твой — гнусен… Это — корсет публичной девки…

— Негодяй!..

С налившимися кровью глазами, с пеною у рта, со стиснутыми кулаками, она угрожающе наступала на барина… И ярость так душила ее, что слова вылетали у нее изо рта, точно хриплая икота…

— Негодяй!.. — зарычала она, наконец… — ты смеешь со мной так говорить… ты?.. Нет, это — неслыханно… Когда я подобрала в грязи этого жалкого субъекта, увязшего в долгах… опозоренного в своем кругу… когда я вытащила его из навоза… а! тогда ты не был так горд!.. Ты чванишься своим именем, не правда ли? Своим титулом… а! они были так чисты, эти имя и титул, что ростовщики не давали больше тебе под них пяти франков… Можешь взять их себе назад и подтереться ими… И этот господин, которого я купила и содержу, смеет еще говорить о своем происхождении… о своих предках… Я за них больше вот чего не дам… вот чего… А что касается до твоих предков, мошенник, попробуй-ка заложить их; посмотрим, даст ли тебе кто-нибудь хоть десять су за их холуйские, лакейские морды! Больше ни вот этого, ты слышишь! никогда… никогда!.. Убирайся опять в свои притоны, шулер… к своим проституткам, Альфонс!..

Она был ужасна… Жалкий, дрожащий, согбенный, растерянный барин отступал назад перед этим потоком грязи… Он добрался до двери, заметил меня… и исчез, а барыня закричала еще раз, уже в коридоре, ему еще более охрипшим, ужасным голосом:

— Содержанец… подлый содержанец!..

И упала на кушетку в ужасном нервном припадке, который мне удалось успокоить лишь с помощью целого флакона эфира…

После этого барыня опять принялась за чтение любовных романов, опять стала прибирать свои ящики. Барин более чем когда-либо углубился в сложные пасьянсы и в рассматривание своей коллекции трубок… И снова началась переписка… Из робкой и отрывистой она сделалась скоро ожесточенною и частою. Я устала бегать, перенося из комнаты одной в кабинет другого угрозы, сложенные то сердечком, то петушком… Уж и потешалась же я!..

Три дня спустя после этой сцены, читая послание барина на розовой бумаге с его гербом, барыня побледнела и неожиданно спросила меня, задыхаясь:

— Селестина?.. Думаете ли вы, правда, что барин хочет покончить с собой?.. Не видели ли вы у него в руках оружия? Боже мой!.. вдруг он убьет себя?..

Я прыснула со смеху, прямо барыне в лицо… И смех этот, вырвавшийся у меня невольно, вдруг разросся, вылетел… Я думала, что умру от этого смеха, подавлюсь этим проклятым хохотом, который, как буря, клокотал у меня в груди…

Одну минуту барыня, казалось, была смущена моим смехом:

— Что такое?.. Что с вами?.. Чего вы так хохочете?.. Замолчите же… Перестаньте, мерзкая девка…

Но смех овладел мною… и не хотел меня отпускать… Наконец, в промежутке между двумя приступами, я крикнула:

— Ну, нет! уже слишком ваши истории забавны… и слишком нелепы… Ой, ой, ой!.. Ой, ой, ой!.. Как это глупо!..

Само собой разумеется, в тот же вечер я оставила этот дом и снова очутилась на мостовой…

Собачье ремесло!.. Собачья жизнь!..

Удар был жесток… Я, — увы, слишком поздно, — говорила себе, что никогда не найду такого места. Здесь у меня было все: и хорошее жалование, и всевозможные доходы, легкая служба, свобода, удовольствия. Оставалось наслаждаться жизнью. Другая, менее полоумная, чем я, могла бы отложить на черный день много денег, сумела бы составить себе понемножку хорошенькое приданое, прекрасный гардероб и целое шикарное хозяйство. Пять-шесть лет всего и, почем знать?.. можно было бы выйти замуж, завести маленькую торговлю, жить своим домом, не боясь нужды и невзгод, почти что барыней… Теперь же надо было начинать сызнова все мытарства, подчиняться опять капризу случая… Я была зла и раздосадована этим инцидентом; зла на самоё себя, на Вильяма, на Евгению, на барыню, на весь мир. Странная и необъяснимая вещь, — вместо того, чтобы ухватиться, уцепиться за свое место, — что было бы очень легко с подобной особой, как барыня, — я упорствовала в своей глупости и, нагло мстя ей, сделала непоправимым то, что могло быть исправлено. Не странные ли вещи происходят с нами иногда?.. Просто ничего не разберешь!.. Это — какое то безумие, овладевающее вами; неизвестно откуда и неизвестно почему оно охватывает вас, сотрясает, воспламеняет все ваше существо, заставляет вас кричать, оскорблять другого. Находясь во власти этого безумия, я осыпала барыню оскорблениями. Я упрекала ее ее отцом, матерью, нелепой фальшью всей жизни; я третировала ее так, как не третируют публичную девку, я обливала помоями ее мужа… И мне страшно, когда я вспоминаю об этом… Мне становится стыдно этих внезапных, позорных падений, этих опьянений грязью, которые так часто колеблют мой разум и толкают меня на мучительство, на преступление… Как не убила я ее в ту минуту? Как не задушила? Положительно не знаю. А между тем, видит Бог, я не злая. Вот и сейчас я вспоминаю эту несчастную женщину, и вижу, как загажена, как печальна ее жизнь бок-о-бок с жалким, подло трусливым мужем… И огромная жалость охватывает меня… и я желаю ей найти, наконец, мужество покинуть его и быть счастливой…