Джулия Куинн - Герцог и я [litres]

Новоявленная герцогиня Гастингс была замечена сегодня в районе Мейфэр. Филипа Фезерингтон окликнула ее, но бывшая мисс Бриджертон посчитала за лучшее проигнорировать приветствие.

Мы настаиваем на своей версии произошедшего, так как хорошо знаем: не услышать голоса мисс Фезерингтон может только глухой…

Сердечная боль, насколько теперь знала Дафна, никогда не проходит, она просто видоизменяется. Острая, словно кинжал, боль, которую человек ощущает при каждом вздохе, уступает место более слабой, тупой – ее чувствуешь постоянно, каждое мгновение, она настойчиво напоминает о себе.

Дафна покинула замок Клайвдон на другой день после отъезда Саймона и отправилась в Лондон с намерением возвратиться в родной дом. Однако еще в дороге поняла: это означало бы полное признание своего поражения и повлекло бы необходимость прямо отвечать на множество малоприятных вопросов, в первую очередь от своих родных. Поэтому чуть ли не в самую последнюю минуту она велела кучеру отвезти ее в лондонский дом Гастингса. Таким образом она сможет находиться, как и положено всякой замужней даме, в своей собственной резиденции и в то же время совсем недалеко от жилища Бриджертонов, куда будет иметь возможность в любой момент обратиться за помощью или советом.

Итак, сделав над собой некоторое усилие, она поселилась в доме, где никого не знала и никто не знал ее, и, познакомившись со всем штатом прислуги, принявшей ее без лишних вопросов, но с плохо скрываемым любопытством, начала новую жизнь хозяйки дома и отвергнутой жены.

Первым человеком, кто немедленно посетил ее на новом месте, была собственная мать, что, в общем, неудивительно, поскольку никому больше Дафна не сообщила о своем приезде.

– Где он? – Таковы были первые слова леди Вайолет Бриджертон.

– Ты имеешь в виду моего мужа, мама?

– Нет, твоего двоюродного дедушку Эдмунда! – с издевкой воскликнула мать. – Разумеется, мужа. Куда он подевался?

Дафна, не глядя матери в глаза, ответила:

– Кажется, улаживает дела в одном из своих загородных имений.

– Кажется?

– Ну… я знаю это.

– А знаешь ли ты, дочь моя, отчего он не взял тебя с собой?

Дафна намеревалась солгать, то есть придумать что-нибудь насчет тяжбы с арендаторами или, того чище, моровой язвы, поразившей поголовье скота, или еще какую-то небылицу, но у нее затряслись губы, глаза наполнились слезами и голос дрогнул, когда она откровенно призналась:

– Он бросил меня, мама.

Вайолет обняла дочь и спросила:

– Что произошло, Дафф?

Дафна опустилась на софу рядом с матерью, которая не выпускала ее руки.

– О, мама, мне так трудно все объяснить.

– Все-таки попытайся, дорогая.

Дафна покачала головой. До сих пор она, пожалуй, никогда в жизни ничего не утаивала от матери: это было не в ее привычках, – однако сейчас другое дело. Сейчас речь шла о чужой тайне, хранить которую Дафна считала своим долгом.

Она погладила руку матери и пробормотала:

– Все будет хорошо.

– Ты уверена? – спросила Вайолет.

– Нет, – призналась дочь, и, глядя в пол, добавила: – Но я очень на это надеюсь.

После ухода матери Дафна снова прикоснулась рукой к животу и начала молиться. О том же, о чем и раньше.

Следом за матерью Дафну посетил Колин. Она как раз вернулась с прогулки и застала его в гостиной. Вид у него был весьма воинственный.

– О, – сказала она, снимая перчатки, – пришел навестить сестрицу.

– Что у тебя происходит, черт возьми? – вместо приветствия спросил он.

Выражаться гладко и изящно, как их мать, он явно не умел. Дафна молчала.

– Отвечай! – крикнул Колин. – Меня ты не проведешь!

Дафна на мгновение прикрыла глаза, но лишь на мгновение, чтобы успокоить головную боль, мучившую ее последнее время. Уж кому-кому, а Колину ей совсем не хотелось исповедоваться. Хотя она не сомневалась: кое-что брату уже известно.

Подняв голову и глядя юноше в глаза, она спросила:

– О чем ты говоришь? Что за тон?

– Я говорю о твоем так называемом «муже», сестра. Где он, черт его подери?

– Он занят своими делами, – ответствовала Дафна.

Это звучало гораздо приличнее, чем «он меня бросил».

– Дафна, – голос Колина смягчился, – будь откровенна. Мама не находит себе места.

– Почему ты в городе, Колин? – вопросом на вопрос ответила Дафна, стараясь говорить спокойно. – Где остальные?

Она сбила его наступательный порыв, и он ответил тоже вполне мирно:

– Энтони и Бенедикт уехали на месяц за город, если ты про них.

Дафна с трудом сдержала вздох облегчения. Не хватало здесь только ее старшего брата с его вспыльчивостью и непререкаемым мнением о чести семьи. Не так давно она почти чудом сумела предотвратить убийство. Удастся ли ей это снова, она не уверена. С Колином общаться все-таки значительно легче.

И как раз в этот момент он потребовал:

– Дафна, немедленно ответь, где скрывается этот негодяй!

Она гневно посмотрела на брата. Если ей еще позволено иной раз отпускать в адрес супруга нелицеприятные замечания, то ее братьям – никогда!

– Я не ошибаюсь, Колин? – с холодной яростью проговорила она. – Произнесенное тобой слово «негодяй» относится к моему мужу?

– Ты совершенно права, дьявол меня возьми! Я…

Она не дала ему договорить.

– Колин, я вынуждена просить тебя покинуть мой дом! – отчеканила она.

Он посмотрел на нее с таким изумлением, словно у нее на голове выросли рога.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что не собираюсь обсуждать с тобой мои семейные дела, а потому, если, кроме нескольких грубых ругательств, тебе больше нечего сказать, то будет лучше, если ты уйдешь.

– Ты не посмеешь меня выгнать!

Она вздернула голову и сказала:

– Это мой дом.

Колин растерянно огляделся. Да, он не в своем доме, а женщина, которая продолжает оставаться его сестрой, теперь герцогиня Гастингс и хозяйка этого дома.

Он подошел к ней, коснулся руки и негромко проговорил:

– Тогда решай сама.

– Благодарю.

– Но недолго, – предупредил он. – Не воображай, что мы допустим неопределенность твоего положения.

«Не бойся, братец, – подумала Дафна, – скоро все прояснится. Потому что через какие-нибудь две с половиной недели мой статус станет вполне определенным».

Каждое утро она теперь просыпалась в волнении: случится или не случится то, что, как она уже знает, должно означать осуществление или крах ее самого заветного желания.

Каждое утро, вставая с постели, она смотрела на простыни и с затаенной радостью отмечала их белизну: никаких следов крови. Хотя в общем-то сроки еще скорее всего не наступили. И она молила Небо, чтобы, когда наступят, все оставалось по-прежнему: такая же снежная чистота.