Мэдлин Хантер - Герцог-упрямец [litres]

Это Девина знала. Она уже придумывала, как при необходимости соорудить самодельный клистир. В старые времена для этого использовались отмытые мочевые пузыри животных, но она сомневалась, что у мистера Боумена имелось что-нибудь подобное в хозяйстве.

Брентворт оставался бесстрастным. Если он и знал, что такое клистир, то никак этого не показывал. Однако свою помощь доктору больше не предлагал.

– Как только вода подогреется, мы приступим. – Доктор Чалмерс снял сюртук. – Сегодня ночью я сам с ней посижу. Ожидаю, что кризис произойдет еще до наступления утра, и конечный результат, тот или иной, будет нам совершенно ясен. – Он повернулся к Девине. – Скорее всего вы спасли ей жизнь. А теперь я советую вам немного поспать. Вы ничем никому не поможете, если сами заболеете.

– Мисс Маккаллум, я отвезу вас домой, – сказал Брентворт.

– Но я должна остаться…

– Нет. Вы здесь больше ничего не сможете сделать. Идемте со мной.

Девина не хотела уезжать. Ей казалось, что она бросает собственную семью. Вставая, она заметила, что мистер Боумен хлопочет в кухне, подогревая воду и разговаривая с сыном. «Что ж, наверное, он прав, – подумала девушка. – Есть какая-то грань, после которой помощь становится вторжением».

В карете усталость окутала ее как сырое одеяло. Она смотрела наружу, ловя последние отблески света, и пыталась не обращать внимания на сидевшего напротив мужчину, поцеловавшего ее сегодня. И поцелуй этот оказался очень даже приятным… Но герцог просто хотел ее успокоить, не так ли?

Несколько минут спустя она заснула, и Эрик почувствовал облегчение, но в то же время и разочарование. Разочарование оказалось сильнее.

Поцеловав ее, он понял, что уже давно стремился к этому поцелую. А вот Лэнгфорд сразу это понял. Что ж, неудивительно. Ведь Лэнгфорд обладал особым чутьем ко всему, что касается чувственности.

Эрик внимательно смотрел на сидевшую напротив него девушку, едва различимую в сиянии восходящей луны и тусклом свете фонаря, раскачивавшегося на карете. Сейчас, когда ее чудесные глаза были закрыты, а выразительное лицо неподвижно, он думал о ее характере – об уверенности в себе, с которой она вошла в комнату больной. И любой, кто увидел бы ее в тот момент, сразу бы поверил, что она все исправит. Во всяком случае, он, Эрик, в это поверил.

Брентворт слегка передвинулся на сиденье, чтобы вытянуть ноги. Он тоже устал, хотя весь день ничего не делал, только расхаживал из стороны в сторону. Ему следовало бы поехать вместе с Напьером, а он об этом даже не подумал. Вероятно, решил, что может понадобиться, если Луиза скончается. Не мистеру Боумену и не мальчику, а Девине. Ее слезы и отчаяние в саду подтверждали его правоту.

Разумеется, он не знал, чем именно сможет ей помочь. Не поцелуями – это уж точно. Тот его порыв был ошибкой, и уже скоро – завтра или послезавтра – ему придется с ней об этом поговорить. Впрочем, он не знал, что сможет сказать по этому поводу.

«Во мне всплыло то, что я долгие годы считал похороненным навек, и я был сам не свой». Если он скажет нечто подобное, то выставит себя полным дураком, хотя это истинная правда. И он не жалел о том, что поддался порыву, страсти, безрассудству… После десяти лет обуздания этих своих качеств он наслаждался победой над здравым смыслом. Не спи Девина сейчас, он мог бы поцеловать ее снова, в темноте. Но она спала, и поэтому он лишь смотрел на нее, прислушиваясь к ее глубокому дыханию, а на него тем временем наваливались тягостные воспоминания – свидетельства его безумств, к которым привела необузданная страсть.

Когда они проезжали деревню, он велел Напьеру остановиться и отправил его в таверну – купить полную корзину еды и немного вина. А Девина по-прежнему спала. Когда же они добрались до ее дома, ему пришлось потрясти ее, чтобы разбудить, и он получил от этого короткого прикосновения гораздо больше удовольствия, чем следовало бы.

Она поморгала и выпрямилась, затем выглянула в окно.

– Мы так быстро доехали?

– Не так уж быстро. Вы очень крепко спали.

Девина протерла глаза и, кивком указав на корзинку, спросила:

– А это что такое?

– Еда из таверны. Не могу обещать, что она вкусная, но хотя бы горячая. Вы весь день ничего не ели.

– Вы тоже.

– Я пообедаю, когда вернусь в Нью-Касл.

– Но это далеко… Мы вполне можем разделить то, что лежит в корзинке.

Ему бы следовало отказаться и сразу же отправиться в путь, но он этого не сделал и занес корзинку в дом. Девина нашла кремень и зажгла лампу, затем провела герцога в кухню.

– Надеюсь, это вам подойдет. В столовой не очень-то чисто.

Она нашла еще одну лампу, зажгла и ее, затем опустилась на колени и развела огонь в очаге.

В корзинке обнаружилась тушеная курятина с картошкой в глиняном горшке, немного хлеба и объемистая бутыль красного вина. Увидев ее, Девина порылась в ящике и отыскала штопор.

Они приступили к своей скромной трапезе, и Эрик налил два стакана вина. Курятина оказалась восхитительно вкусной, и Девина, съев кусочек, спросила:

– А может быть, надо покормить и вашего кучера?

– Он поел в таверне, пока ему собирали корзинку. А сейчас, наверное, уже спит.

Съев еще немного, девушка вдруг оторвалась от тарелки и посмотрела на Эрика.

– Вы хотите что-то сказать? – спросил он.

– Знаете, я заметила, что даже в конце дня, после ремонта крыши и всего прочего, вы все еще выглядите как герцог. На галстуке – ни пятнышка, а вашим крахмальным воротничком можно нарезать хлеб. Похоже, что герцоги каким-то образом освобождаются от влияния жизненных обстоятельств. – Девина подперла кулаком подбородок и внимательно посмотрела на сотрапезника. – Но, возможно, дело не в вашей одежде. Даже если она помнется, вы все равно будете выглядеть Брентвортом.

А вот это уже совсем не походило на комплимент.

– Спасибо, – буркнул Эрик.

– Вы что, обиделись?

– Вряд ли можно меня обидеть, сообщив, что я выгляжу самим собой.

Девина снова заговорила, но тут же осеклась. Она посмотрела сначала на свою тарелку, затем на бокал с вином – и вдруг спросила:

– Вы не собираетесь ничего мне сказать по поводу того, что произошло в саду?

Эрик мысленно усмехнулся. Какая отважная женщина…

– Да, как джентльмен, я обязан принести вам свои извинения, что и делаю прямо сейчас.

– Почему-то это совсем не похоже на извинение. Вы вовсе не кажетесь виноватым.

– Потому что я ни о чем не жалею. Конечно, если вы считаете, что я вас домогался, тогда я униженно прошу прощения. Так вы оскорбились?..

Эрик с нетерпением ждал ответа. Если она скажет «да», он это примет и полностью устранится. Однако он знавал многих женщин, и опыт подсказывал, что мисс Маккаллум вовсе не была против того поцелуя и объятий.