Аманда Квик - Сладкая месть [litres]

– Черт побери! Ради бога, любезная, пора бы прекратить ваши философские экзерсисы! Хватит с меня романтической чепухи. Это брак, а не строка из поэмы. Вы уже не Фарингдон. Вы теперь моя жена. Мы сможем превосходно ладить, если вы будете помнить прежде всего об этом.

– Вряд ли я об этом забуду, Саймон.

– Вот и не забывайте, – отрезал он, сверкая глазами. – Эмили, пора вам понять, что я требую от вас лишь одного.

– Вы требуете моей любви? – Искорка глупой надежды все еще теплилась в ней.

– Нет, Эмили, – жестко произнес Саймон. – Я требую от вас – и добьюсь этого любой ценой – полной и неколебимой преданности. Вы теперь графиня Блэйд. Вы – Траэрн. Вы больше не Фарингдон. Я понятно объяснил?

Последний крохотный огонек ее надежды угас.

– Вы все очень понятно объяснили, милорд.

Эмили отвернулась от человека, которого любила всем сердцем, и побрела одна к большому дому. Скользнув в дверь, она подавила горячее желание оглянуться через плечо. Слезы жгли ей глаза, пока она поднималась по лестнице в спальню.

Ей, конечно, придется уехать. Все ее надежды и мечты разбились вдребезги. Она не может оставаться тут лишь в качестве законной жены Саймона. Согласиться на это – значит надсмеяться над всеми своими чистыми и благородными чувствами.

Было бы просто невыносимо каждый день видеть Саймона и знать, что он не испытывает к ней никаких особенных чувств. Еще более немыслимо, чтобы он входил к ней по ночам и, как грубо выразился ее отец, покрывал ее… словно жеребец кобылу.

И слезы закапали с ее ресниц. Ей надо уехать, немедленно… Эмили кинулась в спальню и начала собирать одежду, которую возьмет с собой, навсегда покидая Сент-Клер-Холл.

Меряя библиотеку нетерпеливыми шагами, Саймон бросил еще один взгляд на высокие часы. Уже почти шесть, а Эмили до сих пор не спустилась выпить с ним перед ужином рюмочку шерри.

Он начинал понимать, что, видимо, полностью сокрушил ее сегодня утром.

Саймон редко выходил из себя. Он гордился умением управлять своими чувствами. Но у него словно что-то надломилось внутри, когда он вернулся с утренней прогулки и обнаружил, что его жена уже тайком встречается с Бродериком Фарингдоном. Этого известия – при смятении чувств после прошедшей брачной ночи – оказалось более чем достаточно, чтобы пламя ярости охватило его.

Разглядывая золотистый шерри в своем бокале, Саймон вновь и вновь вспоминал, как Фарингдон нагло пытался уговорить Эмили продолжать тайком вести его дела.

Негодяй! Неужели он действительно надеялся на успех? – подумал Саймон. Конечно же, да. Фарингдоны всегда были хитрым, пронырливым племенем, готовым на все, что могло сойти им с рук. Но финансовый гений их дочери теперь принадлежал ему, а Саймон знал, как защитить свою собственность.

Он испытал удовольствие, сообщив во время свадьбы Фарингдону, что не намерен позволить Эмили осуществлять дальнейшие вложения капитала для своего отца и братьев. Было чрезвычайно приятно увидеть выражение лица старого врага, когда исчезла приманка, болтавшаяся перед Фарингдоном эти последние несколько недель.

Как это похоже на Бродерика Фарингдона – заявиться на следующий же день после потери своей драгоценной дочери, чтобы разнюхать, не удастся ли еще что-нибудь спасти после катастрофы…

Саймон вздохнул. И как это похоже на Эмили – не понимать, что ее муж намерен полностью осуществить свой план мести.

Она действительно имела дерзость сказать ему, что он должен отпустить прошлое и заняться созданием чистого, возвышенного, необыкновенного союза с ней.

Самое печальное, мрачно подумал Саймон, она искренне верит во всю эту чепуху насчет любви в высших сферах. Ей давно уже следовало преподнести хорошую дозу реальности, и он, наконец потеряв терпение, так и сделал.

И все же он поступил жестоко, в один миг разбив вдребезги ее идеалистические представления. С другой стороны, уверял себя Саймон, особенно выбирать не приходилось. Увидев рядом с ней этого старого лиса, он был просто вынужден предельно ясно объяснить Эмили ее положение.

Она больше не Фарингдон. Она теперь его жена и должна понимать, что это означает. Это имеет весьма слабое отношение к расплывчатым философским категориям. И самое непосредственное – к проявлению полнейшей и неколебимой преданности своему мужу. Саймон не видел никаких причин, почему бы ему не добиться от Эмили той же верности и послушания, как и от всех прочих обитателей его дома.

Он еще раз раздраженно взглянул на часы, потом дернул за бархатный шнурок колокольчика.

Дакетт появился почти мгновенно с еще более мрачным выражением лица, чем обычно:

– Да, милорд?

– Пошлите кого-нибудь наверх узнать, почему задерживается леди Блэйд.

– Сию минуту, милорд. – Дакетт удалился, прикрыв за собой дверь библиотеки.

Саймон глядел на часы, медленно отстукивающие минуты. Уж не собирается ли Эмили стать одной из тех нервозных дамочек, которые разражаются слезами и удаляются в постель с нюхательной солью, едва мужчина покажет характер? Если так, она очень скоро поймет: он не намерен терпеть чрезмерных проявлений чувствительности.

Дверь библиотеки отворилась. На пороге появился Дакетт с таким видом, словно собрался объявить о кончине кого-то из членов семьи.

– Так что же, Дакетт?

– Сэр, я с прискорбием вынужден сообщить, что мадам нет в доме…

Саймон нахмурился и поглядел в окно:

– Неужели она бродит по саду в такой час?

– Нет, милорд. – Дакетт многозначительно кашлянул. – Это довольно трудно объяснить, милорд. Мадам, видимо, заказала экипаж сегодня днем, после того как вы уехали в гости к лорду Гиллингему. По некоторым сведениям, она отправилась навестить сестер Ингл брайт. Отослала Робби с каретой домой и обещала вернуться пешком, но ее все еще нет.

– Что за выдумки – обсуждать с приятельницами творчество Кольриджа именно сегодня? У нее же медовый месяц!

– Да, милорд.

Саймон ругнулся.

– Пошлите кого-нибудь в Розовый коттедж и доставьте леди домой!

Дакетт снова кашлянул в кулак.

– Сэр, боюсь, это еще не все. Робби утверждает, что на хозяйке было дорожное платье и она взяла с собой два довольно больших саквояжа.

Саймон похолодел.

– Дьявольщина! Что вы хотите этим сказать, Дакетт?!

– Полагаю, сэр, вам следует расспросить ее горничную Лиззи, – прямо заявил камердинер.

– Зачем?

– Девчонка плачет у себя в комнате, и у нее, очевидно, есть записка, которую велено передать лично вам.

Саймону не потребовалось особого труда сообразить, что его жена сбежала на второй день после свадьбы.

– Сейчас же позовите сюда горничную. И распорядитесь, чтобы на конюшне приготовили Лапсанга. Я собираюсь выехать через пятнадцать минут.