Жорж Вотье - Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

Он прямо пошел к столу, сел и развернул бумаги с величайшим спокойствием.

– Я принес показать вам, государь, донесения, которые составлял целую ночь.

– Очень я расположен слушать донесения!..

– Я тоже не был расположен составлять их нынешней ночью, однако составил.

Король не ответил ничего. Он потупил голову, чтобы пропустить бурю, и немедленно переменил разговор.

– Понимаете ли вы это?.. Бассомпьер ничего не сделал хорошего в Брюсселе и вернулся сюда таким же дураком, как поехал…

– Клянусь вам, государь, что я сделал все на свете, но возможности не было…

– Возможность всегда есть, когда хочешь. Но я не нахожу около себя ни привязанности, ни преданности…

– Можете ли вы сомневаться, государь?

– Меня предали, мне изменили… Все сговорились против меня. Все знают, что смерть моя близка…

Король разгорячился.

Сюлли, употребляя прежние средства, начал читать вслух свои донесения:

– Генерал-губернатор Шампани доносит вашему величеству, что войска прибывают. У него уже десять тысяч в Шалоне. Съестных припасов в провинции нет, граждане, подвергаясь постоянным грабежам, кричат.

– Ну, мы воевать не будем!

– Что-с?

– Я говорю, что мы не будем воевать, – с досадой повторил король.

– Будем, потому что все приготовления кончены.

– Ты сам говорил, что денег нет.

– Теперь есть.

– Сколько? Безделица?

– Угадайте.

– Миллион или два?

– Больше…

– Пять?

– Больше…

– Десять?

– Еще прибавьте…

– Двадцать?

– Еще…

– Двадцать пять?

– Тридцать, государь.

– Тридцать! Не может быть!

– Они в Арсенале. Видите, государь, что у вас есть еще люди, которые работают для вас и в случае необходимости могут делать чудеса.

– Тридцать миллионов! – несколько раз повторил ослепленный Генрих. – Тогда мы можем воевать. Я сначала пойду на Брюссель… Это будет не долго… привезу принцессу… А оттуда пойдем прямо в самое сердце империи. Испуганный папа купит свое спокойствие ценою разрыва моего брака.

– И вся Франция будет приветствовать одним криком любви и энтузиазма Генриха Великого и Шарлотту, – прибавил Бельгард.

Эти слова вдруг заставили стихнуть энтузиазм короля. Когда Бельгард, удивляясь, что глубокая тишина последовала за его словами, от которых он ожидал большого успеха, с любопытством высунул голову из своих брыжей, лицо короля опять было озабоченно.

– Это было бы очень хорошо, – отвечал он, – как жаль, что меня прежде убьют!

– Мы вас защитим, – гордо сказал Бассомпьер, думая, что представился хороший случай опять войти в милость.

– Спасибо. Если вы приметесь за это с таким же усердием…

– Повторяю опять, государь…

– Вы, без сомнения, поставите мою жизнь на удар шпаги, как поставили мою любовь?

На этот раз Бассомпьер, задетый за живое, не нашелся что ответить.

Через несколько минут тягостной тишины он попросил позволения уйти.

– Я вас не удерживаю, – сухо ответил король, который чувствовал, что не прав, но был еще очень раздражен.

Бассомпьер вышел из Лувра и изливал дорогой свой гнев крепкими ругательствами, заставлявшими прохожих поворачивать голову.

Дойдя до Малого моста, он несколько успокоился.

Два ангела все вертелись на вывеске. Бассомпьер заглянул в лавку. Там была Мариетта. Она вскрикнула, увидав в окно лотарингца.

Она сделала ему знак войти. Бассомпьер не заставил повторить два раза это приглашение.

– Боже! Как я рада видеть вас, господин де Бассомпьер!

– Браво! Это очень мило…

– О! Вы ошибаетесь… Вы думаете совсем не о том…

– Я думаю, мое прелестное дитя, что, расставшись со мной в Брюсселе, вы обещали заплатить мне здесь недочтенные поцелуи…

– Извините, извините…

– Однако, Мариетта… Мне кажется, что между нами…

– Между нами… что же?

– Но путешествие в Брюссель…

– Путешествие в Брюссель кончено. Я вернулась сюда с мужем. Мы помирились, и я предупреждаю вас, что не помню ничего.

– А!

Тон и лицо Мариетты выражали такую решимость, что Бассомпьер оторопел.

Он повторил во второй раз:

– А!

– Я желаю поговорить с вами о предмете более серьезном.

– Ни к чему, я и слушать не стану, если все забыто.

Бассомпьер пошел к двери. Мариетта бросилась за ним.

– Не шутите. Когда выслушаете меня, вы меня поблагодарите…

Пораженный ее ужасом, Бассомпьер остановился и стал слушать.

– Вы знаете, господин Бассомпьер, каким людям моя покойная тетка предоставляла свой дом?

– Еще бы!.. В тот день, когда она отдала свою душу Богу, мне пришлось сражаться с ними в темноте. Я даже нанес мерзавцу Кончини такой удар в руку, который должен еще украшать его…

– Эти люди оставались хозяевами в доме, брошенном после смерти моей тетки Бенуаты, их сообщницы, они поместили там человека…

Она остановилась, как будто слова, которые она собиралась произнести, пугали ее.

– Человека, слышу…

– Я узнала, что он из Ангулема и что его зовут Равальяк.

– Потом?

– Он пугает меня. Он сидит взаперти один целый день и громко разговаривает со всеми католическими святыми, обещая им убить короля очень скоро…

– Сумасшедший!

– Надо предупредить короля…

– Вот уже десять лет Франция наполнена фанатиками, которые хотят убить короля… а король все здоровехонек.

– Уверяю вас, что опасность гораздо серьезнее, чем вы думаете. Не будь тут замешан Кончини… А я давно уже слышала, как они рассуждали на своих собраниях, что какой-то их человек хочет убить короля. Для этого-то я и осмелилась прийти к вам в тот вечер…

– Я тогда не думал, что вы забудете так скоро…

– Я вас уже просила не вспоминать…

Мариетта остановилась и тотчас же продолжала, как бы желая дать своим мыслям другое течение:

– Я совершила большую ошибку в тот день, когда согласилась поехать с вами в Брюссель после смерти моей тетки… Какая мне была нужда, счастлива принцесса или нет?

– Сделайте одолжение!.. Я полагаю, что вы поехали собственно не для принцессы…

– Только для нее.

– А я-то что же!..

– Вы приводите меня в отчаяние… Ведь я вам сказала, что забыла все?

– Вы забываете слишком легко. А можно вас спросить, в какой день вы вдруг лишились памяти?

– В тот день, когда я нашла своего мужа добрым, доверчивым, влюбленным… Я сначала заставила его разыграть роль в похищении. Потом, когда похищение не удалось и я осталась одна со своим мужем на брюссельских улицах, я сказала себе, что если мы помирились, то уж лучше не ссориться опять, что общество такого знатного вельможи, как вы, неприлично для такой мещанки, как я, что наша…

– Наша…

– Наша дружба не может продолжаться всегда. А так как я не могу принести уже никакой пользы принцессе…