T. Malory - Над бурей поднятый маяк [СИ]

Кит схватил ее снова — за плечи, осторожно, но в то же время так, что она не смогла бы вырваться, даже если бы желала — разве что ей пришлось бы резануть его спрятанным в тюльпанах и фазанах тонким ножом или шпилькой.

— Может, и зря… Я не советую тебе думать обо мне лучше, чем следует — однажды это уже подвело тебя, помнишь? — зачастил он смешливой скороговоркой, и успокаивающе поцеловал Френсис в зеленоватую, часто бьющуюся жилку на шее. Леди встрепенулась — куда более боевито, чем в первый раз. — Но случилось непредвиденное, и, смею заверить, не по моей вине… Скажем так: ты помнишь пользующегося популярностью среди нежных дев и грубых шлюх поэта Уилла Шекспира?

— Тот ушастый идиот, с которым ты, как говорят, до сих пор живешь? Как же! Оставь я его при себе подольше — мне пришлось бы менять полы, так как он затопил бы их своими слезами и беспокойным потом…

— Положим, он бывает мягок и впечатлителен, это верно. Но вчера ночью он сотворил кое-что дерзкое. Это поставило жизнь Дика Бербеджа — и его собственную — под угрозу. И я вынужден угнать их обоих из Лондона, как добрый пастырь не в меру храбрых овец, желающих помериться силами с волком.

Кулачки леди сжались — он ощутил это, держа ее за запястья. Кусая губы и морща гладкий даже без слоя пудры лоб, Френсис судорожно размышляла.

— Хорошенькое дело… — фыркнула она, стрельнув потемневшими зрачками из-под ресниц. — Славные сонеты, трогают за душу — а ума, как у курицы.

Слушая ее, глядя на нее, продолжая держать ее, Кит вдруг понял, что до сих пор улыбается — лишь потому, что даже теперь они говорили о мытарствах Орфея.

Какой певец, миледи, какой поэт, если он верен поэзии, как мог быть верен вам, или мне, или легиону легких на передок девиц, изнывающих от вдохновения быть вдохновленными, сохраняет свой рассудок до конца?

— Дорогая моя графиня, что здесь у вас…

Неприметная низкая дверь, припрятанная за тяжелым гобеленом, на котором, о странность, Аполлон продолжал преследовать Дафну — от самой Флит Стрит, — приоткрылась, и из нее, пригнув голову, выступил сам Тамерлан. Нед Аллен, такой же измятый и истрепанный, как его леди и его драматург, мог считаться совершенно обнаженным — если бы не скомканная женская рубашка, горстью прижатая к чреслам.

Белла резво перепрыгивала первые весенние лужи, торопясь в «Театр», где нынче дневала и ночевала ее подруга Кэт. Уж такое у Беллы было нынче настроение — летела, будто на крыльях, будто это ей сделали предложение, будто это она живет в доме, как настоящая леди.

Да и весна — сколько себя не помнила, Белла очень любила весну, и когда день с каждым разом становился чуть длинней — на заячий хвостик всего-то, а небо из сизого делалось все синее, и воздух прогревался настолько, что можно было не кутаться в бесконечные плащи, лишь бы не замерзнуть. Ей казалось: пережила зиму — все остальное переживет тоже. Лондон еще не вонял, как летом, когда под ногами колыхалась смесь глины и содержимого ночных горшков, — и за это Белла тоже любила весну. А еще за Пасху, когда можно было вдоволь наесться сладких пряных булочек — их Белла любила с самого детства.

Вообще-то, конечно, ее звали не Белла, это чудное имя, похожее на звон колокольчика, дал ей мастер Кемп — рыжий, как и она сама, известный на весь Лондон комик из «Театра». Дал совсем недавно, и ей понравилось. С тех пор, если спрашивали, то она так и звалась: Белла.

А крестили-то ее Лиз, Елизаветой, значит. Да только при ее ремесле да при ее волосах — отливавших на солнце червонным, высшей пробы золотом, при ее бледной, с веснушками коже, без пудры — совсем как Леди Королевы, у нее бывали кавалеры и оттуда, аж из самого двора, уж наслышалась, — так вот, при такой внешности да при ее ремесле прямая дорога на виселицу. Вот и приходилось опускать глаза, краснеть, как будто она ни разу за свои года мужского уда не видывала, да лепетать: «Как вам будет угодно, сэр». И всех это устраивало, всем приходилось по вкусу. Уж кем она только не побывала. Каких только женских имен не давали ей, прежде чем торопливо присунуть, задрав юбки в одной из подворотен на Нортон Фолгейт, или разложить на какой-нибудь затертой чуть не до дыр постели, на постоялом дворе, из тех, что подешевле. И хорошо еще, когда дело заканчивалось только этим, когда добрые с виду господа не норовили заломать руки, да избить до полусмерти — с ней самой, правда, такого еще не бывало, но наслышалась про такие дела за все время на улице, наелась такими сплетнями — больше не надо, благодарю покорно.

И потому порой она завидовала своим товаркам из борделей. И старалась не ходить одна по постоялым дворам или домам — не бывала никогда такой отважной, как Кэт, а потому и не видать ей никакого счастья. Подружка вон не побоялась, а теперь — пожалуйста, сразу после Пасхи замуж выходит, да не за абы какого завалящего парня, за джентльмена, считай, за Дика Бербеджа. А кто в Лондоне не знает его Ромео, или этого, и сейчас который шел, как его — Ричарда Третьего? Страшный он, конечно, Ричард, но мастер Дик был просто диво как хорош. Так хорош, что они с Кэт, бывало, еще до того, как Кэт замуж мастер Дик позвал, ни одного спектакля не пропускали. И мастер Шекспир, тамошний сочинитель, был тоже красивый — страсть, одни кудри его черные да глазищи синие чего стоят, а уж как глянет ими — будто в душу заглядывает. Про него знакомые девки рассказывали, что охочий он до этого дела, и нежный при том, ласковый, что телок. Да только Белле ни разу до недавних пор не доводилось с ним пересечься — видно, рыжих он не особо жаловал, а когда свела их судьба — все у того же мастера Кемпа, то Белле тоже, считай, ничего не досталось, так, пара поцелуев, правда, сладких, что персики, тут не соврали. А еще утренний вопрос: а как на самом деле тебя зовут? Белла удивилась, но ответила, а мастер Уилл лишь кивнул задумчиво, рассматривая ее с головы до ног. Сразу видно — поэт.

А вот Кэт — та да, с ним бывала, и звал он ее смешно, как кошечку какую: Китти. Так оно и пошло: Белла да Китти, а что, имена хорошие, хоть сейчас ставь в какую пьесу. Жаль, конечно, что женщинам играть нельзя, срам это.

А Белла любила театр, — столько там всего красивого, чудного, как в сказке! Так бы и поселилась там, будь ее воля. Сейчас, конечно, можно ходить чаще — мастер Кемп вон снова звал в субботу, а она и рада. Вдруг не только мастер Кемп, вдруг и мастер Уилл там будет? А то и сам мастер Марло?

Кэт-то хорошо, Кэт вон даже в доме у мастера Марло бывала, а все почему — отважная, не такая трусиха, как Белла.

Они обернулись одновременно, однако, леди не сделала шаг назад, хоть и могла, а Кит не выпустил ее запястий, хотя был должен. На фоне мастерски вытканной зеленовато-бурой декорации в виде гобелена стоял Нед Аллен — в этом нельзя было усомниться. Кит слишком хорошо помнил каждый изгиб его тела — и не сомневался, что графиня Эссекс уже превзошла его в памятливости.