Лара Темпл - Роковой поцелуй

– Что ж, вы тоже бежите. Разве не этому посвящена вся ваша жизнь?

– Разница между нами в том, что я признаю свое бегство. Я не стараюсь облечь его в красивую оболочку, не утверждаю, будто ищу истину, справедливость, искупление – или прочую чушь.

– Вы правы. Я больше не буду…

Высвободившись, она поднесла его левую руку к своей щеке и провела губами по его ладони. Она действовала бездумно, но, как только ее губы коснулись его кожи, процесс захватил ее. Она замерла – и ей показалось, будто весь мир тоже замер.

– Оливия, я вас предупреждал! – глухо прорычал он.

Но поскольку она считала, что они сидят рядом в последний раз, она решила, что не позволит ему уйти, хотя бы без… она снова провела губами по его ладони; собственное дыхание согревало ей губы. Целуя ложбинку между большим и указательным пальцами, она почувствовала, как он дрогнул. Потом она коснулась ложбинки языком, провела вверх, к подушечке большого пальца, пробуя его на вкус. От него пахло мускусом, землей, жизнью… чем-то родным и знакомым с детства и вместе с тем совершенно новым.

– Оливия! Проклятие, так нельзя! Слушайте меня! – Он говорил грубо, но не отпрянул, даже наоборот: сложив пальцы вместе, провел подушечками по ее губам, отчего она затрепетала.

– Слушаю, – прошептала она.

Она улавливала напряжение в его руках, в его голосе. Она ощущала его каждой клеточкой своего тела. Тело велело ей действовать, пользоваться, брать, что хочется, и отдавать… Не думая, она взяла кончик его пальца в рот между зубами и легонько прикусила. Он застонал и выдернул руку, но только для того, чтобы схватить ее за плечи.

– Послушайте! Мы не можем этим заниматься, тем более здесь и сейчас.

– Где и когда? Вы сказали, что для вас все кончено. Другого времени не будет.

Она понятия не имела, что ее подталкивало – дерзость или страх. Она знала одно: она не хочет, чтобы он уходил. И дело давно уже не связано ни с Генри Пейтоном, ни с его отцом. Все дело в нем самом… Оливии стало страшно. Полуобернувшись, она привстала на колено, схватила его за лацкан пальто и запрокинула голову, подставляя ему губы.

Он схватил ее за руки выше локтей, как будто желая ее успокоить. Однако она чувствовала, как часто он дышит, как дрожат его пальцы у нее на предплечьях. Его губы были твердыми, гладкими; она словно скользила по полированному и нагретому солнцем мрамору. Она проверяла их податливость и напоминала себе, каким чудесным был их прошлый поцелуй, как он затянулся и как с тех пор не давал ей покоя. Невозможно было даже думать о том, что он уйдет. Что сейчас они вместе в последний раз.

«Не думай, Оливия! Начнешь думать – и он уйдет».

Ее ладони скользнули ему под галстук; пальцам не терпелось дотронуться до его кожи. Что на нее нашло? Приоткрыв рот, она коснулась его губ кончиком языка, провела по ним, словно пробуя их на вкус. Она ласкала пальцами его шею и затылок, и все внутри расширялось и согревалось.

– Оливия! – хрипло прошептал он, и одна его рука обхватила ее затылок. Она почувствовала, в каком он страшном напряжении, какие силы борются в нем; впервые она поверила в то, что он не шутит.

Он в самом деле желает ее.

– Да, – прошептала она, прижимаясь к нему.

Его рука обвила ее талию; он притянул ее к себе, и она почувствовала, как по всему его телу пробежала дрожь. Она поняла, что все его силы уходят на борьбу с самим собой. Она выгнулась, подставляя ему себя. Пальцы словно сами по себе перебирали шелковистые пряди – его черные, как вороново крыло, волосы оказались гораздо мягче, чем она думала. Он был весь соткан из противоречий, напряжения и губительного соблазна…

– Лукас, поцелуй меня еще раз.

Наконец он повиновался. Он целовал ее страстно, и ее робкие ласки перешли в жадное исследование. Его губы обжигали, руки воспламеняли каждый кусочек ее тела, и она поняла, что пропала. Ей очень хотелось раздеться, а когда он приподнял ее и усадил на себя верхом, она выгнула спину, стараясь теснее прижаться к нему, вплавиться в него всем телом. Он жадно целовал и покусывал ее губы. Его дыхание охлаждало и одновременно воспламеняло чувствительную плоть. Она застонала и глубже зарылась ему в волосы, умоляя его не останавливаться.

Экипаж повернул за угол и качнулся; ее швырнуло на него; он сжал ее ягодицы, прижимая ее к выпуклости, которая давала представление о силе его страсти. Конечно, ей недоставало опыта, но она знала, что означает эта жаркая выпуклость. Она вспомнила, как Бертрам обнимал ее, тоже прижимаясь бедрами. В такие минуты он краснел и часто дышал. Ей не слишком нравилось его возбуждение; оно не сочеталось с ее мечтами о нежных поцелуях. Зато теперь этот верный признак мужского желания еще больше распалял ее. Ей хотелось снова ощутить его страсть, хотелось прижиматься к нему голым телом, обладать им…

Она застонала, разводя ноги как можно шире, насколько позволяли юбки, стараясь приладиться к нему. Хрипло вздохнув, он сжал ее бедра и чуть приподнял, но не отпустил. Затем усадил ее на свои колени и крепко прижал к себе, утопив лицо в ее волосах.

– Мы сошли с ума. Опомнись, мы в экипаже!

Голос у него стал несчастным. Оливия не сразу отважилась заглянуть ему в лицо. Глаза у него стали черными как ночь, и сердце у нее екнуло – она прочла в его взгляде губительную смесь желания и раскаяния. Складки в углах рта стали еще резче.

Она не сомневалась, что он хочет уложить ее в постель. Наверняка такое же желание он испытывал с десятками других женщин. Скорее всего, он хорошо умеет, когда нужно, избавляться от искушения. Скоро, очень скоро все закончится, и она останется… с чем?

Она положила голову ему на плечо, а руку – на грудь.

– Лукас, поедем со мной на Спиннер-стрит! Я придумаю, что сказать Элспет. Только на сегодня! Больше я ничего не прошу.

– Ты сама не знаешь, о чем просишь!

– В том-то и дело, что не знаю! Я хочу это выяснить и хочу, чтобы ты мне показал. Несправедливо, что ты все начал, а потом заставляешь меня гадать. Как будто внутри меня горячий воздух… как в воздушном шаре, но я не знаю, куда лететь. Но мне очень хочется узнать. Должно быть, у тебя была целая сотня женщин… Одной больше, одной меньше…

Он обхватил ее лицо ладонями и прижался лбом к ее лбу.

– Ты сильно преувеличиваешь, но даже в таком случае ты – не «еще одна женщина», Оливия. Ты не та, с кем мне хотелось бы просто играть. Ты заслуживаешь лучшего, чем… то, что ты предлагаешь. Когда-нибудь ты полюбишь достойного молодого человека. Не зануду вроде Колина, а по-настоящему достойного… и тогда ты пожалеешь…

Она отпрянула от него и забилась в угол. Дрожащими пальцами застегнула накидку.

– Скажи, что не хочешь, Лукас! Не начинай разглагольствовать о том, во что ты даже не веришь.