Лара Темпл - Роковой поцелуй

Она захлопала ресницами и улыбнулась.

– А разве ты не знаешь?

Им овладело торжество, он наконец позволил себе прижать ее к себе – и заворчал от боли, ударившись рукой о деревянную стену.

Черт побери! Черт ее побери!

Он с трудом сел на неудобной кровати и потер лицо руками. Он снял для деловых встреч довольно обшарпанный дом. Голова болела, как будто в нее стучали изнутри дверным молотком. Он уже староват для роковой комбинации трех дней и ночей сложных переговоров с обилием водки.

Нет, дело в другом. Эротические сны с ароматом персика – вот что самое трудное! Его раздирали самые противоречивые чувства; это было для него самым трудным с детства.

Целых три дня он был сосредоточен на переговорах с представителями Нессельроде. Он действовал с упорством бультерьера, душа же его представляла собой дымящуюся лаву – он гневался, вспоминая манипуляции Оливии и ее бесчувственность, злился на себя за то, что оказался таким доверчивым, и испытывал приливы разъедающей жалости к себе, которую всегда высмеивал в других.

И каждую ночь ему снился один и тот же сон: как она входит в его кабинет, подходит к нему и…

Он застонал, вцепившись в свои растрепанные волосы.

Камин давно потух, и пол стал ледяным. Сейчас ему бы и самому пригодилась грелка. Нет, грелка ему не нужна. Ему нужна доводящая до бешенства, требовательная и настороженная молодая женщина, которая и боится его, и испытывает ярость. Иногда больше боится, чем испытывает ярость…

Он снова вспомнил, как она прислонилась к двери его кабинета. Но на этот раз его тело не воспламенилось; он лишь видел ее робкую, неуверенную улыбку. Она была полна решимости идти вперед, но готовилась к отповеди.

Чего же он от нее ожидал?

Неужели он действительно думал, что то же чудо, которое сбросило с него защитные слои и открыло для сентиментального чувства, называемого любовью, произойдет и с ней только потому, что он так страстно того желал?

Девчонка так же подозрительна, как и он, и так же боится сильных чувств. Она полюбит не сразу, но когда полюбит…

Вместо того чтобы благодарить небо за то, что она хочет его, хочет быть с ним, и признать, что это серьезное основание, на котором можно вырастить капризный, но гибкий цветок, он закатил скандал и сбежал, как взвинченный недоросль на вершине первой влюбленности.

Здесь и сейчас он ничего не мог объяснить.

Он просто оказался не готов к такой боли. Она окутала весь его мир и отзывалась в пустоте, которая окружала его последние три дня, – у него звенело в ушах, как после разрыва снаряда.

«Ты должна любить меня, как я люблю тебя».

За грохотом следовал шепот.

«Почему ты меня не любишь?»

Может, она никогда его не полюбит. Во всяком случае, не полюбит так, как ему нужно. И ему придется с этим жить, потому что она вполне спокойна. Более чем спокойна. Быть с ней – значит жить в совершенно другом смысле. Внутренний голос твердил: «Вернись в Лондон, извинись и постарайся сделать ее счастливой».

Он встал и дернул шнурок звонка.

Если повезет, после объяснения его безжалостный маленький фельдмаршал придет в такое же замешательство, как и он. Вот почему ему сейчас следует быть с ней, а не отвлекаться заданиями, жалея себя и скучая по ней, как зеленый юнец.

Пора возвращаться домой.

Стоило ему войти в Синклер-Хаус, как его поразил шум. Лукас только вздохнул, увидев в холле груду досок и скатанный в рулон ковер. Он и забыл, что велел Таббсу начать ремонт Мавзолея.

Возможно, в этом нет смысла, если свадьбы не будет.

Надо все прекратить.

Свадьба, безусловно, будет. Он переоденется и немедленно поедет на Брук-стрит, где обо всем позаботится.

– Добрый вечер, милорд. – В холл вышел Таббс; он принял у Лукаса пальто. – Мистер Чез слышал от сэра Освальда, что вы возвращаетесь в Лондон, и велел нам подготовиться к вашему приезду. В вашей комнате и в кабинете разожгли камин; вода для ванны почти готова. Миссис Таббс приготовила легкую закуску; она подаст ее по вашему желанию. В кабинете вас ждут письма. По словам мистера Чеза, там что-то важное. Он попросил вас подождать его здесь, потому что он хочет обсудить с вами какое-то важное дело.

Лукас потер лицо. Сейчас ему не хватит сил ни для каких дел. Ему сейчас не хватит сил ни для чего и ни для кого, кроме Оливии.

– Отлично, Таббс. Приготовьте закуску и ванну, а потом я уеду. Если Чез успеет добраться сюда до моего отъезда, хорошо. Если нет, передайте, что я поехал на Брук-стрит.

В кабинете оказалось, к счастью, тепло. На ходу развязывая шейный платок, он направился к столу, ожидая увидеть стопку документов от Освальда. Но на столе лежал только один пакет.

Сердце и легкие попытались выскочить из груди; рассматривая толстый кремовый пакет, он невольно прижал ладонь к животу. Адреса не было, только имя: «Лукасу».

Его замутило, но он все же взял пакет в руки. Мысли рвались вперед, подсказывая: что бы там ни было написано, никакой разницы, он ее не отпустит, она принадлежит ему, и только ему… он сохранит ее и сделает ее счастливой, и ничто из того, что она скажет или напишет, этого не изменит. Он безуспешно пытался противостоять потоку мыслей, но под ними прятался липкий страх, напоминая крупные льдины на Северном море, которые движутся к берегу под водой – тяжелые, серые, смертоносные.

Дрожащими пальцами он сломал печать. При виде ее почерка ему стало больно. Наверное, не стоит это читать – читать то, что она написала, в ее отсутствие – значит снова очутиться в аду. Во второй раз он этого не вынесет. Нужно убрать пакет и найти ее. Как только они окажутся в одном помещении, он сможет смотреть на нее, обнять ее, заставить ее вспомнить, почему он ей все-таки понравился.

Господи, ну пожалуйста!

Ему почти удалось убрать письмо, но мягкая бумага кремового цвета прилипала к пальцам.

Эту бумагу купил ей он. Довольно долго выбирал ее, как карандаши.

Ему тогда хотелось скупить весь писчебумажный магазин, но гордость и смущение всякий раз его сдерживали. И… да, и страх тоже.

Он глубоко вздохнул и заставил себя читать.

«Дорогой Лукас!

Все началось из-за записок и писем; и это письмо, возможно, положит всему конец, если ты не найдешь в себе сил простить меня и понять, что я тебя люблю.

Ты назвал меня беспощадной и поверил, когда я сказала, что именно такой хочу быть. Я пишу тебе на тот случай, если тебе удастся избегать меня по возвращении в Лондон. Сразу предупреждаю: ты не сумеешь от меня отделаться, и я не уйду. Так что тебе лучше смириться.

Я сказала Чезу: если нужно, я поеду за тобой даже в Россию. Именно так я и намерена поступить. Я применю любую тактику и стратегию, которые мне доступны, потому что я люблю тебя и, хотя не знаю, взаимно ли мое чувство, что-то подсказывает мне, что я тебе подхожу… Иногда.