Лара Темпл - Роковой поцелуй

Ты отказался выслушать все, что я написала о тебе. Вот что я написала после нашей поездки к миссис Элдрич, дословно:

„Лукас гораздо великодушнее, чем я – для человека, который утверждает, что он эгоист, он на удивление чутко относится к другим – к их потребностям и желаниям. Мой вывод подтверждает все: от грелки для ног и сочувствия ко мне до помощи Норе и, очевидно, всему клану Таббсов, если то, о чем проговорился Джем, – правда.

Я вижу, что иногда он хочет уйти, но не может. Я не могу привязать его к себе только потому, что он мне нужен, да и не хочу так поступать.

Я хочу делать для него то же самое, что он делает для меня. Быть его защитницей во всем, даже в самых мелких, повседневных делах. В конце концов, не в этом ли суть любви? Я хочу стать той, которая держит его за руку, когда он растерян и печален“.

Такой была моя последняя запись. До того написано еще много; кое-что еще более неловкое, но от этого я тебя избавлю.

Вот моя довольно неуклюжая попытка первого любовного письма, но трудно кричать в пропасть, не зная, что услышишь в ответ.

Иногда я вижу в твоих глазах нечто, дающее надежду, что ты в самом деле хочешь впустить меня в свою жизнь. По крайней мере, отчасти. Надеюсь, эта твоя часть убедит тебя остального, но признаю: я не удивлюсь, если ничего подобного не произойдет.

Я всегда буду тебе благодарна за то, что ты для меня сделал в последние недели. Теперь мне трудно представить, как я жила, не зная тебя, пусть потерять тебя и больно.

P. S. Почти забыла. Я попросила Джема отвезти шкатулку с письмами твоего отца в Синклер-Хаус. Жаль, что я не знала твоих родителей. По-моему, они бы мне понравились».

– Ливви… – прошептал он. Мысли у него в голове путались. – Они бы тебя полюбили. Они обожали бы тебя. Проклятие, Ливви…

– Ты злишься на Ливви, жалеешь Ливви или относишься к ней с нежностью? Я не могу понять.

Сердце едва не выскочило из груди. Он не слышал, как она вошла. Она снова стояла, прислонившись спиной к двери, и ее коричневая с золотом накидка почти совпадала с цветом дерева у нее за спиной. Выделялись только бледное лицо и огромные глаза, похожие на глубокие лесные озера с кусочками янтаря. Она раскинула руки и прижала их к двери, как будто стараясь сдержать фурий, которые рвались снаружи. Или пыталась успокоиться.

Оливия. Ливви.

Его Ливви.

Она не шелохнулась, когда он подошел к ней, только наблюдала за ним, как тогда в экипаже… бесстрастно, готовясь защищаться и не выдавать того, что происходит внутри ее.

Безжалостная – и такая напуганная!

Он оторвал ее руки от двери и, сам не понимая как, встал на колени и выдохнул в раскрытые ладони:

– Прости меня, Ливви! Мне так жаль…

Она опустилась на пол рядом с ним, всхлипнув, и обвила его руками.

– Ах, нет, Лукас! Пожалуйста, пожалуйста, не сейчас. Подожди несколько секунд. Я этого не вынесу. Я твердила себе: что бы ты ни сказал, что бы ты ни решил, я буду сильной, но я не сильная, совсем не сильная. Я не хочу этого слышать, по крайней мере, сейчас… И никогда не захочу!

Видимо, его разум страдал от того же переворота, который поразил его изнутри, потому что вначале он не понял, о чем она говорит. Потом мир перевернулся, и он снова получил возможность мыслить. Он прижал к себе ее дрожащее тело, а сам прислонился спиной к стене и усадил ее себе на колени. Он гладил ее по голове, вытирал заплаканное лицо. Он заговорил негромко, утешая ее, облегчая ее боль, потому что теперь понимал, как ей было больно с того дня, как он уехал, – так же, как и ему.

– Милая Ливви, никогда не думал, что мое первое признание в любви вызовет такой отклик. Понимаю, требуется определенная сила воли, чтобы подумать о целой жизни в моем обществе, но у всего есть и хорошие стороны. Ты в самом деле не хочешь выслушать, как сильно я тебя люблю? Не хочешь? Значит, придется что-нибудь придумать. Может, выслушаешь признание на других языках?

Она перестала плакать, и он, воспользовавшись случаем, взял платок и вытер ей лицо. Она смотрела на него, как на умалишенного, который висит вниз головой на шпиле собора Святого Павла.

– Предпочитаю признаваться тебе в любви по-английски, но могу и по-итальянски – amore mio, по-испански и даже по-русски или по-арабски… Возможно, мой немецкий не слишком хорош, зато я сносно говорю по-гречески – agapi mou. А если считаешь, что я тебя обманываю, могу все написать. Я пишу не такие замечательные любовные письма, как ты, моя Ливви. Более того, я еще никогда в жизни не написал ни одного любовного письма, но я попытаюсь. Начну, наверное, с записок; буду прикалывать их к стене в нашей спальне, чтобы ты их не пропустила.

– Лукас…

– Да, моя… прости. Я забыл, что ты не хочешь слушать о том, что ты находишься в центре моей Вселенной и я больше не представляю себе жизни без тебя. Что ты хотела сказать?

– Лукас… Неужели ты говоришь это… из-за моего письма? Потому что я влюблена в тебя?

– Я знаю, что в тот день совершил ошибку. Мне не нужно было трусить и бежать просто потому, что я был уязвлен. Но ты когда-то говорила, что веришь мне. Ты мне веришь, Ливви?

– Да, любимый. Я доверяю тебе свою жизнь.

– Тогда доверь мне и свое сердце. Посмотри на меня. Ты знаешь, я не лгу. Ты всего лишь напугана, и пока все хорошо. Видишь ли, я тоже боюсь, но страх больше не может служить для нас предлогом.

Она легко коснулась его подбородка, погладив двумя пальцами. Как только она приласкала Лукаса, тепло окутало его до самых ног. Потом она улыбнулась своей прекрасной улыбкой – обещая ему и жар страсти, и нежность. Глаза у него защипало, и он зарылся лицом ей в волосы, вдыхая ее аромат, наслаждаясь своей любовью к ней и ее любовью к нему.

– Боже, Ливви! Как я тебя люблю! Ты не должна мне доверять ни на грош. Не думаю, что смогу жить без тебя, и это меня пугает. Я хочу быть сильным ради тебя, охранять тебя и делать тебя счастливой, но как я это смогу, если все, чего я хочу, – находиться рядом с тобой? Я уже не знаю, как обрести равновесие!

– Ах, Лукас! Все так просто! Какие мы с тобой оба дураки. Я так тебя люблю! Три дня я находилась в чистилище, ждала, волновалась и тосковала. Помоги же мне снять эту накидку! – Она с трудом встала с его коленей, стараясь расстегнуть крошечные пуговки.

Он вздохнул и схватил ее за руки.

– Нельзя. Скоро придет Чез, и…

Она вздохнула и прижалась к нему, положив голову ему на грудь, просунув ладонь под его пальто. Она услышала, как часто бьется его сердце.

– Он уже здесь. Это он меня привез. Наверное, ты прав и я уже нарушила слово, данное Элспет, не приходить сюда без сопровождения.

– Тебя привез Чез?!

– Я заставила его обещать, что он сразу же сообщит мне о твоем возвращении.

– Ты его заставила…