Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

– Я вам сейчас все объясню! – кинулся к ней Арман. – Понимаете, Никейский Символ веры…

Клод с ужасом переглянулся с Ларошпозье, но тот лишь развел руками. Через полчаса вдохновенный монолог Армана прервал дворецкий, возвестивший о том, что ужин готов.

– Ах, это так интересно! – зашелестела юбками Мари, поднимаясь из кресла. – Вы не могли бы изложить это письменно, ваше преосвященство?

– Я… Изложить письменно? – растерялся Арман, недовольный, что его речь прервали. – Впрочем, нет ничего проще. Я напишу и пришлю вам, конечно.

– Как христианка, я нуждаюсь в наставлениях, – потупилась Мари. – Не сомневаюсь, что уроки христианства в вашем изложении будут лучшим учебником из всех ныне существующих. Разойдутся огромным тиражом и будут переведены на все европейские языки.

– Да даже на арабский, чего уж там, – кивает Ларошпозье.

– А издать можно в Пуату, у нас! За счет губернатора, – подмигнул Клод.

– «Наставления христианину»*** – хорошо звучит, – поднимает брови епископ.

*Ф. Вийон. «Баллада о дамах прошлых времен». Перевод Н. Гумилёва.

**Шахматная фигура, ныне именуемая слоном, в XVII веке назвалась епископом.

***Труд Ришелье «Наставления христианину», написанный в 1609 году и опубликованный в 1618, выдержал множество переизданий, был переведен на все основные европейские языки и даже на арабский.

Волки (зима 1610, Пуату)

– Победа! Победа! – епископ Люсонский, казалось, сейчас колесом пройдется от камина до окна – не выпуская из рук письма со сломанной печатью Дюплесси-Морне – губернатора Пуату.

– Что, дал? – подскочил Клод и протянул руку к листу. Даже мальчишка Шарпантье перестал возить пером и поднял голову от бумаг.

– Воистину, – Арман осенил себя крестным знамением. – Дает деньги на открытие семинарии в Люсоне.

– Если уж сам Сюлли дал добро, то губернатору ничего не остается, – заулыбался Ларошпозье. – Ты гений, Арман.

– Надо ехать в Пуатье, за деньгами, – блаженно потянулся епископ. – Завтра же и поедем.

– Лишь бы метель не сделалась, – озабоченно пробормотал Дебурне, приникнув к оконному стеклу и вглядываясь в серое небо.

– Вот как хотите, мсье Арман, а в карете я вас не пущу, – когда Дебурне переходил с «ваше преосвященство» на «мсье Арман», лучше было не спорить. – До Пуатье подальше будет, чем до Шаррона, не ровен час ось полетит. Застрять в снегу – гиблое дело.

– Не каркай, – епископ пребывал в самом благодушном настроении. – Эта карета из Парижа доехала – и ничего. И сколько там того снегу? Курице лап не покроет.

– А если метель? – не сдавался камердинер. – Вот с возком хоть что делай – его в Пуатье сладили, с расчетом и на снег, и на метель, и на Триезскую топь – не к ночи будь помянута.

– А ты что скажешь? – обратился епископ к Гийому, показавшемуся из-под кареты.

– Да что тут сказать? – пожал тот плечами. – На вид ось как ось.

Он попинал колесо, сплюнул, поглядел на небо и сообщил:

– До Шаррона-то доедет. А вот до Пуатье?..

– Решено, карету оставляем, – кивнул Клод – остаться на дороге со сломанной осью ему не улыбалось. – Поедем в вашем экипаже, ваше преосвященство.

В широкий укладистый возок положили свежего сена, добавив для тепла и удобства подушки и медвежью шкуру из кареты Бутийе. За недостатком места Дебурне решили не брать, ограничившись одним Гийомом, который сел за кучера.

Всю дорогу до Пуатье Гийом распевал песни. Особенное пристрастие он имел к истории некоей Марианны, поехавшей на мельницу с козликом, которого, пока хозяйка общалась с мельником, съел волк.

– Какая грустная песня, – после третьего повторения заметил Поль.

– Почему же грустная? – возразил Гийом.

– Ну как же! Козлика съели, ему плохо, – удивился Поль.

– Зато волку хорошо!

– И мельнику, – добавил Клод.

– И девушке, – заметил епископ, глядя в небо. – Три против одного в пользу добра.

После бессонной ночи на постоялом дворе в Партене епископ ничуть не потерял бодрости и боевого духа, необходимого для встречи с всесильным губернатором Пуату – Филиппом Дюплесси-Морне. Тот не зря заслужил прозвище «Папа гугенотов» – общаться с ним было тяжелым испытанием для любого католика.

Тем слаще было епископу Люсонскому получить из его рук деньги, да еще и на основание семинарии! Сохраняя на лице елейно-почтительное выражение, епископ внутренне торжествовал: губернатор не только не стал затягивать выдачу суммы, но и осведомился, как епископу будет удобней ее получить: заемным письмом или золотом.

– Золотом, – тщательно скрыв ликование, сказал Арман.

Дюплесси-Морне дернул седым усом и молча позвонил в колокольчик. Шепнув пару слов столь же пожилому слуге, так же с ног до головы одетому в черное, губернатор некоторое время разглядывал епископа Люсонского словно диковину – какую-нибудь громадную голубую улитку – слегка брезгливо и с опаской.

– На герцога Сюлли произвела большое впечатление ваша книга «Синодальные предписания», – наконец соизволил он заметить.

– Я необыкновенно счастлив это слышать, ваша милость, – поклонился Арман. Посылая первому министру свое сочинение, призванное служить учебным пособием для будущих семинаристов, он не надеялся на прочтение. Но Сюлли неожиданно расхвалил «Предписания», и Арман подозревал, что именно книга послужила главной причиной положительного ответа на просьбу о деньгах.

– Вы упоминаете о долге христианина перед Богом, Церковью и королем – и при этом выступаете против насильственного обращения протестантов? – внешность губернатора казалась невыразительной – похожая на редьку голова с носом-редиской – пока он не поднимал стального цвета глаза, похожие на мушкетные дула. – Почему?

– Разум и душа не должны враждовать, – склонил голову епископ.

– Я приглашаю вас в наш университет – принять участие в дискуссии на религиозную тему. Я слышал, вы блистали в Сорбонне на подобных диспутах.

– Благодарю, ваша милость.

Окрыленный, Арман прошествовал в казначейство, где очередные одетые в черное серьезные люди отсчитали ему двадцать тысяч ливров – почти семь тысяч экю! Старыми и новыми монетами с профилями королей – Генриха III и Франциска I – казначей набил целый мешок. Кряхтя от натуги, старик взгромоздил мешок на стол, чтобы завязать и поставить печать.

Арман с легкостью схватил мешок одной рукой, отказавшись от помощи клерков – казалось, он может нести его до самого Люсона без признаков усталости.

Правда, до отъезда мешок сильно похудел – епископ оформил купчую на дом, предназначавшийся для семинарии, внес задаток на починку перекрытий и замену полов. А также оставил круглую сумму канонику Флавиньи – будущему ректору.