Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

Последний звук баллады истаял и замер, Ларошпозье неистово зааплодировал, Арман, помедлив, тоже несколько раз сомкнул бледные ладони.

– А вы, ваше преосвященство? – подняла брови Мари и протянула лютню. – Вы играете?

– О, Арман прекрасно играет… – начал было Поль, но епископ перебил его:

– Игра ныне не приличествует моему положению. Как лицо духовное… – он шевельнул ногой, расправляя подол сутаны, – я могу быть лишь слушателем и ценителем вашего прекрасного исполнения.

Закусив губу, она еще раз прошлась по колкам, на миг прикрыла глаза и по-особенному нежным движением тронула струны.

Арман замер.

– О где же прошлогодний снег? – ее низкое хрипловатое сопрано проникало, казалось, прямо ему в сердце, причиняя мучительную боль – боль, которую непостижимым образом хотелось длить вечно… Никто не знал, что именно старинная баллада Вийона послужила контрапунктом их расставания с Инес.

– …И Элоиза где, вполне

Разумная в теченье спора?

Служа ей, Абеляр вполне

Познал любовь и боль позора…

О, где же прошлогодний снег?*

Арман смотрел на языки пламени, жадно лижущие березовые поленья, на снопы искр, улетающие в дымоход – и горел вместе с ними. Он перевел полные слез глаза на Мари – контуры ее фигуры лучились светом – как на картинах со святыми. Никогда не испытывал он ничего подобного.

Закончив петь, она не подняла глаз, рассеянно лаская перламутровые колки, пока в кресле не зашевелился Ларошпозье:

– Вот у нас в приходе случай был…

Выслушав очередной рассказ про отца Кретьена, Арман с облегчением встретил весть о том, что пора расходиться по спальням.

Арман был разбужен весьма откровенным и неделикатным образом – над его головой раздавался скрип кровати. Выше этажом находилась спальня хозяев. Чертыхнувшись про себя, он накрыл голову подушкой, но тщетно – звуки слышались так же отчетливо. Пока они не перешли в крещендо, следовало передислоцироваться – Арман спустил ноги на ковер и подошел к окну. Толкнув раму, он вывалился наружу по пояс и замер, пораженный зрелищем – все было белым-бело.

Первый снег… Шпалеры, виноградная лоза, бересклет и боярышник – все приобрело безупречный, заманчивый, таинственный вид. Ветер стих, тучи разошлись, тонкая чешуйка молодого месяца освещала новый белый мир.

И этого света было достаточно волкам – их дружный многоголосый вой поднимался в небеса, словно выпрядаемый невидимой рукой – утончавшей басы и понижавшей полудетские дисканты. Веретено наматывало и наматывало на себя волчье пение, пока последняя ниточка не сошла на нет в посветлевшем небе с сияющим Эосфором – утренней звездой.

Очнувшись, Арман отшатнулся от окна – спальня выстыла, угли в камине едва тлели. Манила постель с призывно откинутой периной и пышными подушками в вышитых наволочках. Вверху тоже все стихло.

Закрыв окно, Арман пару раз ткнул кочергой в зев камина и вернулся в кровать.

Спал долго, при пробуждении обнаружил, что жар вернулся, так что встал он только после обеда – и нашел Клода и Поля в кабинете, за шахматами.

…Разговор опять вырулил на плачевное состояние епархии.

– Невежество, глупость и лень! – негодующе воскликнул Арман, забирая епископом** коня Ларошпозье. – К причастию не ходят. Иные священника видят вообще два раза в жизни – при крещении и при соборовании.

– Так нищета ведь, – оправдывался Ларошпозье. – Неурожаи. Скот пасти негде. Земля не родит… Тебе шах, Арман.

– Никто ничего не хочет, – епископ грациозно меняет местами белого короля и ладью. – Pater Noster прочесть не могут, не переврав десять раз.

– Вот у нас в приходе случай был, – перебивает Ларошпозье. – Отец Кретьен на поминках так накушался, что вместо Pater Noster такое прочел, что вызвал демона!

– Ну и как? Что демон? – осведомился Арман.

– Да врут все, – смутился Ларошпозье. – Вроде как обрюхатил полдеревни и был таков.

– В вашем приходе с этим прекрасно справляются и без демонов. Тебе мат, Поль. Сколько, кстати, детей рождается аккурат на Преображение Господне? Зачатых в Рождественский пост? Прелюбодействовать не надо! И посты нарушать.

Клод при этих словах торопливо схватился за колокольчик и велел слуге принести чаю.

– А как же протестанты? Они-то живут куда лучше. Ты только подумай, Клод – у протестантов все дети, без различия пола и сословия, в восемь лет идут в школу! – воззвал к нему Арман.

– И девочки даже? – Клод задумался. – Так губернатор благоволит своим единоверцам. Этот старый осел так и не сдвинулся ни на йоту в вопросах веры.

– Как и первый министр – герцог Сюлли, – подхватил Ларошпозье. – У него все деньги королевства.

– В Пуатье университет! Вместе с науками он распространяет и протестантскую ересь! И на это первому министру денег, конечно, не жаль.

– А почему бы вам тоже не попросить денег, ваше преосвященство? – в проеме двери появилась мадам Бутийе с чайным подносом в руках. Клод бросился к жене и начал расставлять чашки, чайник и розетки для варенья.

– Но губернатор не слуга, которому можно приказать, – нахмурился Арман. – Просто так написать «Дайте денег»?

– Я слышала, что вы говорили об университете, – улыбается Мари, принимаясь разливать чай. Первую чашку она ставит перед Арманом. – Вы хотите учить священников?

– Учить священников? – он хватается за чашку и делает глоток, не замечая вкуса. – А почему бы нет? Можно открыть семинарию. Например.

– А на это Сюлли не может не раскошелиться, – кричит Поль восторженно. – А то его обвинят в несправедливости! На бедность не даст, а на семинарию – даст!

– Арман, ты гений, – сияет Клод. Его жена расставляет на вышитой салфетке вазочку с медом и мисочки с финиками и крупным янтарно-желтым изюмом.

– Если нам неоткуда взять грамотных священников – выучим сами, – Арман вскакивает и начинает мерить комнату широким военным шагом. – Основать семинарию. Написать герцогу Сюлли. Я даже губернатору напишу – ну а вдруг тоже что-то даст от щедрот своих?

– Опять же семинария будет потреблять провизию, топливо, свечи, полотно и сукно. Слуги будут нужны, чернорабочие… – с полным ртом варенья торопится сказать Ларошпозье. – Вот у нас в приходе случай был…

– Подожди ты со своим приходом! – махнул рукой епископ. – Я еще Берюлю напишу! Спрошу совета – я ведь еще никогда не открывал семинарий. Да вообще всем напишу! Семинария – хороший повод. И будут у меня в епархии грамотные священники, а не эти олухи с рекомендациями, которым что решения Тридентского собора, что девяносто пять тезисов Лютера – все едино.

– Я много слышала о Тридентском соборе, – мягко заметила Мари. – И очень бы хотела понять суть его постановлений – насколько это доступно моему слабому женскому уму…