Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

– Мы где-то рядом с дорогой, сейчас найдем. – Арман встал, держась за борт – колени до сих пор дрожали. Огляделся и спрыгнул вниз, ухнув по пояс. – Да это не яма, друзья мои. Это овраг.

– Шевретский овраг! – обрадовался Гийом. – Мы в полулье до Люсона. Рукой подать.

– Нам бы ориентир. Маленькую подсказку – в какую сторону двигать, – молитвенно сложил руки Клод.

– Смотрите! – крикнул Поль. – Огонь!

В снежной каше действительно появился огонек – крошечная ясная точка. Огонек пришел в движение: вниз-вверх, вправо-влево.

– Крест! Крестное знамение! Гони, Гийом!

Гийом берет лошадей под уздцы и тянет на свет, Арман хватает в руки мешок – теперь золото уже не кажется ему таким легким, как вчера. Клод и Ларошпозье толкают возок – и вскоре под ногами уже не склон оврага, а нечто, более-менее напоминающее дорогу.

Когда они поравнялись с источником света, то увидели монаха в черном плаще: он стоял на краю дороги, держал в руке факел и улыбался из-под капюшона – словно из пещеры.

– Отец Жозеф! – воскликнул Арман, признав в этом аскете некогда блестящего кавалера, выпускника академии Плювинеля. Сразу по приезде в Люсон он написал несколько писем Леклеру дю Трамбле, после пострига в капуцины принявшему имя отца Жозефа, – и поражался сейчас, насколько тот изменился.

– Я решил вас встретить, – поясняет монах, небрежно кивая Полю, Клоду и Гийому, – дошел почти до Шеврета.

– Вы указали нам путь, – улыбнулся Арман – широко, освобожденно. – Вас послало нам Провидение.

– Согласен, – склонился монах в небрежно-грациозном поклоне, этим напомнив Арману себя прежнего.

– Садитесь же, – потребовал Арман. – Тут хватит места – даже с учетом мешка с золотом, выданным губернатором на устройство семинарии.

– Семинарии? Поздравляю, – капуцин улыбается все шире. – Не могу воспользоваться вашим приглашением – по уставу Ордена меньших братьев капуцинов монахи могут путешествовать исключительно пешком.

– Я епископ и позволяю вам путешествие в повозке, – Арман протягивает капуцину руку с перстнем. Тот улыбается еще довольнее и прикладывается к знаку сана:

– Повинуюсь, мой епископ.

Руки у него обжигающе горячие – как такое может быть? Монах ловко запрыгивает на повозку и устраивается на мешке, свесив наружу загорелые ноги в сандалиях – все в снегу. Монах стучит одной об другую, сбивая снег – под испуганно-восхищенными взглядами попутчиков.

– Устав ордена позволяет лишь одну нательную рубаху, грубошерстную рясу, сандалии и в исключительных случаях – черный шерстяной плащ, – посмеивается отец Жозеф. – А вам, епископ, не помешали бы перчатки – я слышал, вы часто хвораете.

– Вы сейчас из Парижа? – спросил Бутийе.

– Из Рима. Уговаривал Папу Римского на новый крестовый поход.

– Против кого? – благоговейно интересуется Ларошпозье.

– Против турок. Поход сплотил бы весь христианский мир – но времена истинных исполинов духа прошли, теперь у королей другие интересы… Капитул ордена направил меня в Сомюр – по соседству с вами, сейчас там центр кальвинистского просвещения, я должен вернуть эти духовно разоренные края в лоно Церкви.

– Завтракайте без меня, друзья мои, – Арман спешил уединиться с отцом Жозефом.

– Вина? – поболтав кувшином в попытке определить, хватит ли на два бокала, предложил епископ.

– Воды, – отказался капуцин. – Я вижу, герцог Сюлли не остался глух к вашим мольбам.

Он несколько раз пнул мешок, словно пытаясь определить точную сумму, которая в нем осталась:

– Епископ должен быть богатым.

– А как же верблюд и игольное ушко? – улыбнулся Арман. Слова капуцина его поразили. – Трудно богатому войти в Царствие Небесное.

Вместо ответа капуцин подошел к столу, где Дебурне оставил принятые у прачки рубашки епископа:

– Сколько у вас рубашек? – спросил он насмешливо.

Кровь бросилась Арману в лицо – он надеялся, что в полумраке, при свете камина, это останется незамеченным. Помедлив, он ответил, словно принял вопрос за шутку:

– Девять.

– Девять? – капуцин провел пальцем по стопке, пересчитывая. – Их восемь.

– Ах да! – перед поездкой в Пуатье они с Дебурне печально отправили одну рубаху в ветошь. – Восемь.

– Епископ должен быть богат, – повторил капуцин. – Не вами это заведено, не вами кончится. Вы можете ходить в рубище и заморить себя голодом – власти вам это не прибавит. А богатство – прибавит.

– А как же Царствие небесное? – закусил губу Арман.

Бесшумно и стремительно развернувшись, капуцин подошел вплотную, почти уткнувшись подбородком Арману в ключицу. Поднял заблестевшие глаза:

– Вы должны спасти не себя, а других! – он стиснул плечо епископа. – Для этого вы призваны.

Армана смутило столь явное выражение чувств. С одной стороны, слова отца Жозефа были ему приятны – он и сам не раз и два говорил себе то же самое – чтобы тут же усомниться.

Но уж чего капуцин был лишен – так это сомнений. Все его существо являло собой средоточие, воплощение, саму суть веры – он выглядел абсолютно, непоколебимо, несокрушимо уверенным во всем, что говорил и делал.

Монах прошелся по комнате, снял со стены шпагу и протянул Арману. Взял другую себе.

– Разомнемся? – предложил он. – Вы еще не забыли уроки синьора Умберто?

– Я был первым в фехтовальном классе! – гордо отсалютовал шпагой епископ.

– Я тоже, – усмехнувшись, капуцин кинулся в атаку.

Шпага привычно легла в руку. Арман обрадовался случаю разогнать кровь с достойным противником – а отец Жозеф по праву считался лучшим учеником своего выпуска! Несмотря на молодость и превосходство в росте, Арман пропустил два удара. Ему пришлось попотеть, чтобы их возвратить. Ничья – хороший итог поединка со столь сильным противником.

Дебурне, принесший тазик теплой воды и полотенца, поджал губы при виде столь далеких от благочестия занятий. Армана это рассмешило, он фыркнул, разбрызгивая воду из пригоршни, словно вернулся в беззаботные годы учебы в Академии. Намочив полотенце, он обтер шею, грудь и подмышки – отец Жозеф его здорово загонял.

– Я предложил капитулу ордена основать в вашем диоцезе богадельню и больницу, – отец Жозеф вымыл руки и – видимо, по рассеянности – взял полотенце Армана.

– Я польщен столь высокой оценкой моих способностей, – поклонился тот.

– Весьма, весьма высокой… – проведя по лицу полотенцем, капуцин на миг погрузил в него нос и прижал к щеке, что-то обдумывая. – Я в вас верю.

– О, превосходно! – обрадовался Арман. Присутствие столь могущественного монашеского ордена повышало престиж епархии. – Я вам крайне благодарен.

– Не стоит благодарности, – отмахнулся монах. – Купите уже себе ковер на стену – пока не схватили горячку. И не забудьте о перчатках.