Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

Олень – огромный, хоть и молодой самец – рога его несли всего по два отростка – все-таки оторвался от охотников, но не от собак.

Правя на лай, король выскочил на поляну, где гончие остановили зверя, прижав его к переломленному стволу громадной ели. В каше из комьев снега и рыжей хвои уже лежала собака с пробитым черепом.

Олень дрался окровавленными копытами, неистово мотал головой, но псы знали свое дело – повисли на боках, шее и ляжках жертвы, почти обездвижив ее.

Олень глянул на короля огромными, полными слез глазами. «Похож на мсье Люсона», – Людовик усмехнулся промелькнувшему сравнению, зашел сзади и перерезал оленю горло.

– Я перережу ему горло! – кричал маршал Д’Анкр, узнав требования принца Конде. – Коновязь в задницу получит этот сифилитик, а не Амьен!

– Кончино… – устало произнесла Мария Медичи в сотый раз. – Ты знаешь, чем грозит невыполнение его требований. Он пригрозил опять разворошить обстоятельства смерти Генриха.

– Надо было придушить эту Эскоман! – Кончини рванул на груди бриллиантовые пуговицы.

– Что сделано, то сделано, – пожала плечами королева. – Обнародуй он всю эту клевету, – она покосилась на епископа Люсонского, – и может претендовать не то что на Амьен и место в Совете – но и на корону.

– Зачем тогда тебе нужен будет Амьен, Кончино? – еле видная из полутемного угла, подала голос Леонора. – Долго ты там продержишься?

– Да я вообще хочу вернуться во Флоренцию! – маршал грохнул кулаком по стене. – Давай уедем, Леонора. Пусть эта немытая страна как-нибудь обходится без нас.

– Итак, ты отдаешь Конде Амьен, – резюмировала его жена, никак не комментируя идею с отъездом.

– Да отдаю, чего уж там… – оскалился Кончино. – Надеюсь, Амьен встанет ему поперек горла.

– Я лишь добавлю, что безмерно восхищен примером повиновения ее величеству, невзирая на личные интересы. Не сомневаюсь, что вся Франция признает вашу верность, которую она, возможно, сомневалась найти в иностранце и которая может служить образцом для каждого француза, – в завершении своей витиеватой фразы епископ для пущей почтительности привстал со стула.

Кончини дернул бровями, искоса глянул на себя в зеркало и приосанился.

– Что ж, будем надеяться, что этим Конде удовлетворится, – похлопав рукой по столу и не найдя веер, королева принялась обмахиваться платком с сильным запахом розового масла. – Если он дошел до угроз по поводу смерти Генриха, то других козырей у него нет.

– Да будет так, – потупился Арман.

Когда он вновь поднял глаза, то в кабинете королевы не осталось ни Кончини, помпезно воссоединившегося со свитой в галерее, ни Галигаи, тихо выскользнувшей в потайную дверь.

Они с королевой остались наедине.

Мария Медичи поворошила угли в жаровне возле письменного стола, готовясь предать огню письмо отца Жозефа. Тонкая струйка дыма повисла в приторно-сладком воздухе. И резные деревянные панели, и пробковые подложки под ними были пропитаны благовониями – еще с тех времен, когда новобрачная спасалась здесь от «естественного запаха» супружеской спальни.

Словно уголок ее родной Флоренции – с полотнами Рафаэля и Гирландайо, статуями и гравюрами, зеркалами в половину человеческого роста и сундуками из ливанского кедра. С Девой Марией, изображенной Рафаэлем в платье крестьянки, соседствовал «Умирающий раб» Микеланджело – вкус хозяйки кабинета отличался своеобразием. Глядя на мраморные путы, врезающиеся в могучие мышцы раба, Арман подумал, что разговоры о желании Марии Медичи перекупить у Шипионе Боргезе римскую копию спящего Гермафродита – скорее всего правда. Хотя наивно было полагать, что кардинал Шипионе расстанется со столь великолепной задницей – будь она хоть мраморной, хоть нет.

Кабинет был бы самым прекрасным местом на свете, не будь в нем хозяйки.

– О чем вы думаете, епископ? – глядя на оставшийся от письма пепел, осведомилась она.

Выбирая между более опасным и, кстати, правдивым ответом «О вас» и менее подходящим к моменту деловым, Арман предпочел второй:

– Я взял на себя смелость подобрать формулировки для ответа принцу Конде, ваше величество.

– Нисколько не сомневаюсь в их совершенстве, – королева кивнула на стол для секретарей. – Дело не терпит отлагательств.

Он придвинул стул и начал придирчиво выбирать перо из серебряной подставки с выгравированными оленями – мало что раздражало его больше, чем скрип расщепившегося кончика.

– Возьмите, – Мария с улыбкой протянула ему свое: гусиным был только кончик, окунаемый в чернильницу, ручка – из серебра, покрытого тонкой насечкой, а украшало это сооружение длинное перо удивительного зеленого цвета – по слухам, из крыла попугая, экзотической птицы из испанских колоний в Новом Свете.

Он улыбнулся в ответ – с искренней благодарностью. Она едва не коснулась пальцев его протянутой руки – в воздухе повисло почти видимое напряжение, но кроме пера, действительно превосходного, ему ни с чем не пришлось разбираться. Вскоре письмо принцу было готово – королеву восхищала способность епископа работать много, результативно и практически без отдыха – Барбен был прав, настаивая, что у Люсона талант к управлению государством.

Королева, впрочем, могла бы возразить, что ей бы хватило талантов Манго, дю Вера и самого Барбена – для помощи в управлении, а в епископе Люсонском она чаяла обрести сотрудничество совсем другого рода.

Епископ смотрел на нее оленьими глазами, услаждал ее слух игрой на лютне – правда, выбирая для исполнения вещи вроде псалмов Давида, еще при прошлой королеве из рода Медичи положенные на музыку Сертоном, Гудимелем и Женнекеном, говорил приличествующие духовному лицу комплименты, восхищаясь как ее внешностью, так и умом, – но никогда не намекал на нечто большее.

С одной стороны, она не могла не оценить такую полную покорность ее воле, с другой – ее начинало одолевать нетерпение. Что епископ принимал из ее рук дары, не ведая о подлинном их значении и связанных с этим обязанностях, поверить было невозможно.

Следовательно, оставался штурм – раз он столь явно оставлял инициативу ей. И тянуть было уже некуда – в предстоящих бурях ей требовалась опора.

Епископ, поглощенный работой, все же заметил и звон колокольчика, и тихий приказ служанке, отданный на итальянском, но появление перед ним королевы с чашкой в руке стало для него неожиданностью.

– Я решила немного подкрепить ваши силы. Это испанский шоколад, меня снабжает им отец Коттон, – сказала королева, протягивая ему чашку с чем-то ужасным. Темная, густая, отвратительно пахнущая субстанция!

Его чуть не вывернуло наизнанку, спазм накатывал за спазмом, в голове, как молнии, вспыхивали воспоминания.