Ширин Мелек - Кёсем-султан. Заговор [litres]

Теперь же ты получишь семь котлов несчастья, сердце мое, моя любовь, моя ненависть. Ибо не было у тебя служанки покорней и жены верней, а из таких, случись посягнуть на то, что для них важней жизни, важней счастья, важней любви, и выходят самые чудовищные враги.

Возле покоев валиде охраны не оказалось. Скорее всего, прямого распоряжения на этот счет султан отдать не догадался, он вообще во многих делах… не слишком догадлив, чего уж там. А без этого по своей воле никто такой приказ отдать не захочет. Ведь неизвестно, чей будет верх, а о том, что у Кёсем долгая память, наоборот, известно очень хорошо. И о том, что иные из «почти мертвых» в итоге возвращают влияние, – тоже.

За все это Турхан искренне возблагодарила Аллаха. Хотела было пригладить растрепанные косы, расправить одежды, но подумала – и решительно рванула платье на груди. Да, вот так лучше. Жаль, что колючки не разодрали одеяния бывшей хасеки в клочья!

Глупо было бы рассчитывать на жалость, явившись в таком виде к Хадидже или к Айше, но вот с Кёсем-султан может сработать.

Мехмед выбрал именно этот момент, чтобы проснуться и захныкать. Следовало торопиться.

Мотнув головой, чтобы волосы растрепались еще сильнее, Турхан постучалась в дверь, за которой сейчас находилась хозяйка жизни ее или же ее смерти.

Кёсем-султан выслушала перепуганную Турхан молча. Та частила, тараторила, задыхалась и прижимала к груди сына, который то хныкал, то вновь успокаивался. Даже в беде своей Турхан была красива. Не могла иначе, просто уже не умела. И волосы растрепала так, чтобы тяжелая золотая волна их красиво рассыпалась по плечам.

Кого она пытается здесь соблазнить? Кого обмануть?

Да никого – просто Турхан-султан чересчур хорошо выучили. Кёсем понимала это: ее выучили точно так же. Даже на краю обрыва, даже перед плахой она, наверное, заботилась бы о том, чтобы выглядеть красиво.

Будь она проклята, невольничья красота султанского гарема. Слишком многое приходится отдавать за нее, слишком многим она заменяет и счастье, и любовь, и саму жизнь.

Кёсем видела и другую красоту – свободную, бронзовую, вольную. Солнце ласкало ее кожу, а волны бились об ноги. Такой красотой была красива жена Картала – птица-чайка Марты, обрела ее и Башар, больше не обязанная соблюдать гаремные каноны… а ее замечательные дочери-близняшки Икизлер (богат род Крылатых на близнецов!), с этой красотой не только выросли, но и родились.

Однако в гареме такое ни к чему: мало сказать не нужно – опасно.

Турецкие султаны опасались красоты того народа, которым правили. А если и привечали, то только желая покорить, посадить под замок, сломить навек. Но свободная красота вмиг увядает в неволе.

Так случилось, к примеру, с дочерью шейх-уль-ислама Муида Ахмеда-эфенди (Кёсем невольно поморщилась, словно вслух, а не мысленно произнесла эту длинную цепочку слов, будто звонкую дробь в бронзовый кувшин высыпала). Ибрагим воспылал к ней страстью исключительно потому, что услышал рассказы о ее привлекательности. Да, юная Акйылдыз, «белая звезда», и впрямь была прекрасна, но красота эта предназначалась отнюдь не султану. Девушка была просватана, и калым был уже выплачен.

Обо всем этом султану в свой срок доложили и крайне почтительно посоветовали отказаться от замысла, попирающего заветы Аллаха. Однако разве послушает безумец мудрецов? Ночью толпа янычар, ворвавшись в дом почтенного Муида Ахмеда-эфенди, выкрала Акйылдыз. Об этом долго гудел весь Истанбул – и гудел снова, когда, не найдя в девушке покорности, свойственной наложницам из гарема, султан оскорбил семью шейх-уль-ислама еще сильнее, отослав красавицу домой, попросту выгнав ее из гарема.

Подобного оскорбления гордый Ахмед-эфенди выдержать не смог. И к нему в его праведном возмущении присоединились прочие улемы, прекрасно представлявшие себе последствия: оскорбили одного – значит, впоследствии оскорбят и другого, и третьего, и где уверенность, что в этом списке не окажется твоего имени вместе с именем твоей дочери? И без того уже базарные актеришки, потешающие толпу историями о Карагёзе и Хадживате, вставляют в свои безобразные комедии истории о «некоем улеме», что сам распускал слухи о красоте своей дочери, дабы глупый падишах купился на эти истории и взял не глядя порченый товар? А толпа радостно хохочет…

Впрочем, хохотать на базарах вскорости перестали, ведь султан задумал совершить никях с одной из своих хасеки, а для этого нужны были средства, – у султана и калым должен быть султанским! А денег в казне не было. И кто, спрашивается, должен оплатить в этом случае султанскую свадьбу, а, правоверные? Вот то-то же! Давайте, отпирайте сундуки, широко отворяйте ворота!

При воспоминании об этой истории лицо Кёсем-султан страдальчески скривилось.

Нет, она ничего не имела против Хюмашах-султан, пускай та и была гордячкой и зазнайкой. Многие из избранниц Ибрагима казались в гареме чужачками, взять хоть ту же Шивекяр-султан, которая попала в опочивальню султана уже взрослой (немыслимое деяние для прежних времен!) и весила почти семь килекейлов [4] Мера веса, в Стамбуле тех времен приблизительно равная 22,659 кг. Согласно записям того времени, Шивекяр-султан действительно весила более 150 килограммов. ! Попала Шивекяр-султан в гарем исключительно оттого, что Ибрагим любил сказки, и умелые калфа-сказочницы поведали ему легенду о том, что чем толще женщина, тем слаще заниматься с ней любовью. На следующий же день Ибрагим-султан инкогнито отправился гулять по Истанбулу – история, сама достойная сказки! – и вид толстых женщин в абаях возбудил его. Он велел доставить ему самую привлекательную и веселую. Так в гареме появилась Шивекяр-султан.

Она, конечно, была здесь совершеннейшей чужачкой, и сама прекрасно это понимала. Пыталась как-то сгладить это впечатление, быть полезной, разработала вакыф для чтения частей Корана по временам года для ич-огланов дворцовых казарм янычарского корпуса. Хюмашах до такого благочестивого деяния было куда как далеко. Зато Хюмашах была здесь своей…

Поморщившись, Кёсем-султан призналась себе со вздохом, что предпочла бы сто Шивекяр одной Хюмашах-султан. С бесстрашной и говорливой толстушкой можно было найти общий язык (и Кёсем-султан, надо сказать, не преминула тут же это сделать!), а вот с обманчиво простодушной Хюмашах…

Пожалуй, Хюмашах-султан могла бы стать следующей Хюррем – насколько облик давно покойной роксоланки вообще удавалось разглядеть сквозь завесу преданий. В ней было то, к чему подсознательно стремилась та же Айше и чего никогда не смогла бы достичь, будучи слишком уж обученной . В глазах Хюмашах блестела некая лукавинка, иблисовщинка, а притворно скромная улыбка всегда была готова смениться задорным смехом.