Ширин Мелек - Кёсем-султан. Заговор [litres]

Кёсем-султан искренне надеялась, что эта жестокая, дикая казнь заставит султана хотя бы на время одуматься, а не одуматься – так хоть затаиться. А там, глядишь, пройдет время, поутихнут торговцы, остынут буйные головы среди янычар… Однако нового визиря султан Ибрагим встретил невнятными воплями и визгом, похожим на свиной, вцепился ему в бороду и поносил такими словами, что у некоторых придворных покраснели уши.

– Пес! – кричал Ибрагим, брызгая слюной. – Грязный подзаборный пес! Заговорщик, проклятый бунтовщик, сын шакала и гулящей суки!

Янычары (виданное ли дело?) оттащили беснующегося султана от визиря, и тот ушел прочь. Ох, Ибрагим, сын мой Ибрагим… Тут уж или не делай ничего, или делай все до конца. Ведь учился ты кое-чему вместе со своим старшим братом! А теперь…

Теперь – Софа Мехмед-паша ушел живым и оскорбленным, хуже того, жестоко испуганным. Вряд ли он простит подобное обращение. По слухам, паша уже в Айя-Софии, уговаривает шейх-уль-ислама подписать фетву о султане, которому нельзя служить, если ты правоверный. Дескать, султан, нарушающий законы Корана, должен быть признан неверным, и никто не может оказывать ему помощь. Мехмед-паша спокоен, он знает, что за его спиной янычары и сипахи. Подлинная и притом могучая сила, необоримое войско. Самое время не просить, а прямо-таки требовать такую фетву.

Шейх-уль-ислам подпишет. Он не забыл и не простил Ибрагиму дочь своего предшественника, юную Акйылдыз, вынужденно отданную замуж в какую-то дальнюю провинцию. А ведь, по слухам, она должна была выйти за племянника достойного Хаджи Абдуррахим-эфенди. Муид Ахмед-эфенди не вынес позора, уехал в Египет, но Абдуррахим-эфенди, нынешний шейх-уль-ислам, продолжал вести переписку с давним другом. Да даже будь они заклятыми врагами, эти два шейха, все равно сейчас они думают одинаково и действуют одинаково. Они представляют улемов, а улемы жаждут свержения султана Ибрагима.

Точно так же жаждут этого и янычары, распаленные сокращением численности войска и урезанием годового жалованья. Котлы уже вытащены из казарм, и беснующиеся вояки стучат в них, требуя, чтобы султан вышел и дал отчет о своих действиях. Мурад приструнил это буйное войско, поскольку ел с ним из одного котла, участвовал в воинских состязаниях и щедрой рукой раздавал награды. Ради этого янычары и сипахи готовы были простить ему безумие, которое он проявлял вдали от казарм, ведь с ними Мурад всегда был безупречен… ну, почти всегда. Убитый наставник прощен и забыт, да ведь это и вовсе его наставник был, а не их, мало кому понятны дела султанские…

Ибрагим не таков. Говоря по правде, Ибрагиму янычары не могут простить только одно: то, что он не Мурад.

И Кёсем-султан не могла исправить того, что Ибрагим – не Мурад, как не могла исправить и того, что солнце светит днем, а луна – ночью.

Но словно этого было мало! Вот теперь – казнь прежних султанш ради возвышения султанши новой. А вместе с матерями Ибрагим велел казнить собственных же сыновей, ее внуков.

Этого уже Кёсем стерпеть не могла. Да и будь проклята та женщина, которая такое стерпит!

Турхан знала, к кому бежать, под чьим крылом отсидеться, кого умолять о защите. Впрочем, кому, как не ей, об этом знать! Тоже ведь вышла из «девочек Кёсем-султан», пускай и была скорее девочкой ее девочек, давно повзрослела, повела собственную игру.

За такое ей упрека нет. Кто не ведет своей игры в эти темные времена?

В комнате было темно, шторы плотно занавешены, лишь несколько тусклых масляных светильников едва-едва разгоняли мрак. Кёсем-султан вдобавок отделяла от прочих заговорщиков тонкая шелковая занавеска. Но, даже не видя лиц тех, кто явился к ней, валиде-султан знала: эти люди боятся.

Боятся – но все же намерены идти до конца.

К ней пришли все. Новый визирь, назначенный под давлением войска, шейх-уль-ислам Хаджи Абдуррахим-эфенди, а также люди, имен которых она толком не знала, но знала имена тех, кого они представляли: имена крупнейших купцов Истанбула, недовольных безумными поборами, введенными безумным султаном.

Безумие… Оно тоже присутствовало здесь, светилось в глазах, проступало на лицах.

В стороне мялся янычарский ага, новый, довольно молодой еще, не привыкший вести переговоры с женщинами. Что ж, жизнь – сложная штука, и янычарская верхушка понимала, насколько велико влияние Кёсем-султан. Проще договориться, по крайней мере попробовать договориться с султанской матерью, чем выискивать в своих рядах ее шпионов, готовых в решающий момент нанести удар.

Да и, кроме того, Кёсем-султан никогда не враждовала с янычарами. Обычаи их уважала, жалованье вовремя отсылала… прошлый ага вообще о ней до странности высокого мнения был… Может, и не ее вина, что султан настолько опустошил казну? В конце концов, как раз когда Кёсем удалили из Топкапы, янычарам и начали задерживать жалованье. Вряд ли это просто совпадение!

Все эти мысли она угадывала, даже не видя лица янычарского аги.

Мысли шейх-уль-ислама прочесть было и того проще. Осознав, насколько обнищала казна, султан Ибрагим начал лихорадочно искать деньги. Не придумав ничего лучше, ввел налоги для духовенства. Имамы, естественно, возмутились, но поделать ничего не могли до тех пор, пока не объединились с янычарами, тоже страдавшими от нехватки средств. Союз, конечно, противоестественный и временный, однако вот прямо сейчас… Прямо сейчас он невероятно к месту пришелся, дар Аллаха, не иначе. Поддержка законоучителей, от высшего улема до последнего кади, придавала янычарскому восстанию не просто смысл – она делала этот бунт в некотором роде священным. А это ведь уже совсем другое дело…

С визирями и прочей знатью тоже все было понятно. Безумие и непредсказуемость Ибрагима привели к тому, что за два года сменилось трое… то есть, конечно же, уже четверо главных визирей, учитывая Ахмед-пашу, «тысячу кусков». Ибрагим назначал на ответственные государственные должности тех, кто находил ему наложниц попикантней, а ведь далеко не каждый паша захочет стать торговцем живым товаром! И далеко не каждый паша пожелает, чтобы его дочь стала игрушкой в руках безумного сластолюбца!

Одним нужно было возвращение к старым добрым временам, другим – прекращение безумств, потрясавших Истанбул, и никому толком не нужен был султан Ибрагим. Вот только, как выяснилось, заговорщикам нужно было и кое-что еще.

– Кого вы хотите видеть султаном, уважаемые? – прямо спросила тогда Кёсем.

Заговорщики помялись, начали перешептываться. Кёсем грустно усмехнулась, благо сейчас на нее не смотрел никто. Ей в последние годы куда чаще, чем хотелось бы, приходилось напрямую общаться с торговцами, и она твердо усвоила законы базарных рядов: кто в торге первый цену предложит, тот и проиграл.