Данелла Хармон - Благородный дикарь [litres]

«… Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…»

Выхватив из рук ошалевшего Чилкота бутылку, Перри принялся поливать Гаррета, и на сей раз его усилия увенчались успехом: ресницы друга дрогнули, он резко дернулся и, застонав от боли, попытался подняться, но нет…

«… Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…»

Оставалось всего три секунды. Перри, выругавшись, схватил Гаррета за сломанную руку и заломил ее за спину.

Завопив, тот вдруг вскочил на ноги и, выбросив вперед кулак, чуть не снес с плеч светловолосую голову Перри. Но это было неважно: главное, что Гаррет поднялся, хотя и не вполне пришел в себя. Не теряя времени, Перри вытолкнул его навстречу Мяснику.

Голова кружилась, ноги едва держали, окровавленную физиономию Кэмпбелла, которая то попадала в поле его зрения, то исчезала, он видел смутно. Толпа с пеной у рта требовала, чтобы он собрался с силами, а он ничего не чувствовал, кроме боли: острой пульсирующей боли в сломанной руке, в затылке. Кэмпбелл опять осыпал его ударами, но ему даже защищаться не хотелось. Он едва стоял, покачиваясь, на ногах и лишь бессмысленно моргал при каждом ударе. В той части мозга, которая еще функционировала, теплилась надежда, что Джульет никогда не узнает о его позоре.

Удары вдруг почему-то прекратились, и сквозь шум в ушах он услышал голос Перри:

– Это запрещенный удар! – и тут же встревоженный голос Люсьена:

– Перри! Останови эту бойню немедленно, или, клянусь, я отправлю тебя на виселицу за преднамеренное убийство!

Что, черт возьми, происходит? Гаррет потряс головой, пытаясь понять, но тут началось что-то и вовсе необъяснимое: Люсьен, пришпорив Армагеддона, вскочил прямо на помост, не обращая внимания на возмущенный рев толпы, крики рефери и Спеллинга. Болельщики бросились к самому веревочному ограждению, Кэмпбелл опять накинулся на Гаррета, как хищник на жертву, и тот понял в это мгновение, что если ничего не предпримет, то его просто убьют.

Собрав последние силы, он сделал глубокий вдох и одним ударом между глаз остановил Мясника. Когда тот камнем рухнул на пол, толпа взревела, а Гаррет, едва держась на ногах, побрел к веревочному ограждению. Рефери начал отсчет, но в себя Гаррет пришел, когда кто-то схватил его за руку и вскинул кровоточащий кулак вверх. До слуха донеслось:

– … Тридцать! Победил Вепрь!

Зрители бросились к помосту поздравить своего кумира, перелезли через веревочное ограждение и приятели, и только Люсьен с грозным видом, не ускоряя шага, шел к Гаррету, который ждал его с глупой улыбкой на физиономии.

– Знаешь, Люс… а ведь я теперь тоже… землевладелец!

И тут внимание его привлекли развевающиеся юбки: кто-то мчался прямиком к нему.

– Джульет? Ты… – только и успел сказать Гаррет, и силы его иссякли. Он долго крепился, но опять потерял сознание, рухнув в объятия Джульет. Лицо ее было мокрым от слез, и она поддерживала мужа, пока не подошел Люсьен. Взвалив брата на плечо, он направился к Армагеддону, и Джульет молча пошла следом.

Тем временем сэр Роджер Фокскот в сопровождении констебля подошел к Спеллингу, который трясся от страха, и заявил:

– Вы арестованы, сэр.

Люсьен был так зол, что, наверное, если бы это не удалось Кэмпбеллу, убил бы этого упрямца собственными руками.

Пока, погрузив бесчувственное тело брата на Армагеддона, Люсьен вез его в Суонторп в сопровождении сотен ликующих болельщиков, ему не давала покоя мысль, что, не дай бог, ему скоро придется оплакивать и второго брата.

Гаррет не приходит в сознание больше двух часов. Все произошедшее оказалось таким мощным успокоительным средством, что лишь поздно ночью, когда доктор, обработав и уложив в гипс его сломанную руку, ушел, а Джульет приложила к опухшему лицу мужа очередной холодный компресс, тот наконец открыл глаза. Голова кружилась, мир виделся будто сквозь завесу тумана, а в довершение всего начался мучительный приступ рвоты.

– Приложи это лучше к его голове, – раздался откуда-то ворчливый голос Люсьена, но Гаррет даже внимания на него не обратил.

Сейчас все его мысли занимала она, его жена, самое дорогое для него существо на свете. Он вдруг осознал, что мог ее больше и не увидеть.

Когда Люсьен вошел во флигель, невестка, обливаясь слезами, уже укладывала вещи в дорожный саквояж, явно намереваясь уехать. Люсьен не выносил женских слез. Весь этот дурацкий вздор он терпеливо слушал не больше двух минут, потом, не обращая внимания на протестующие крики Джульет, забрал у нее ребенка и передал ошалевшему сэру Хью, а саму невестку взвалил на плечо, вынес из дома и на Армагеддоне лично доставил к помосту. Там, увидев, как Мясник избивает Гаррета, Джульет едва удержалась, чтобы не выскочить к нему на помощь. Она наконец осознала, что муж пошел на это только ради них с Шарлоттой.

– Ну, будет, будет! Довольно этих слащавых глупостей, – проворчал Люсьен, почувствовав, что пора прочесть брату очередное нравоучение: нечего расслабляться. – Слушай меня, Гаррет, и слушай внимательно. Твои кулачные бои закончились раз и навсегда. И если я когда-нибудь услышу…

– Неужели ты до сих пор не веришь в мои силы? – оборвал его Гаррет. – Я все-таки сумел это сделать: вернул наш Суонторп.

Люсьен поджал губы. Да и что тут можно возразить: да, выиграл, а кроме того, разоблачил мошенника Спеллинга, завоевал любовь и уважение жителей Абингдона.

Пока Гаррет пребывал без сознания, Джульет рассказала Люсьену все, что ей было известно. Ее рассказ дополнил Фокскот, который успел, применив некоторое… давление, получить признания не только от самого Спеллинга, но и от Вудфорда, садовника Кридона и даже Энгюса Кэмпбелла по прозвищу Мясник, который признался, что ему было обещано дополнительно две сотни фунтов, если противник будет убит.

После того как дали показания и другие: вдова Нейлса Флемминг, аптекарь из Оксфорда и наконец-то протрезвевший Буйвол О’Рурк, – все стало яснее ясного.

Спеллинг, набрав крепких опытных боксеров, каждую пятницу устраивал бои, причем ставки были весьма высоки. После того как случайно стал свидетелем драки Гаррета с Джо Ламфордом у мадам Боттомли, в голове его созрел план, как можно заработать целое состояние. Поскольку никто не знал, как дерется этот обнищавший аристократишка, можно было с уверенностью сказать, что никому из болельщиков и в голову не придет, что он способен выстоять в поединке с такими опытными боксерами, как Нейлс Флемминг, О’Рурк или Энгюс Кэмпбелл, а уж тем более отправить их в нокаут, а потому и ставки делали соответственно.

Болельщики ставили огромные суммы на своих фаворитов, а сам Спеллинг делал ставку на Гаррета, тайком подсыпав фавориту в бутылку с водой лауданума, так чтобы через несколько минут замедлить его реакцию, а потом положить в карман громадные деньги. И все бы у него получилось, если бы не смерть Флемминга.