Данелла Хармон - Благородный дикарь [litres]

В заключение Фокскот пообещал позаботиться, чтобы Спеллинг и его подручные были отправлены на виселицу за убийство и покушение на убийство.

Слава богу, подумал Люсьен, его осведомитель оказался не таким безмозглым, каким его все считали. Если бы не расторопность Чилкота, пославшего ему весточку, Люсьен не попал бы в Абингдон вовремя, хотя это и не имело особого значения: брат сумел справиться с ситуацией и без его помощи.

Люсьен, все еще хмурый, помог Джульет поудобнее уложить Гаррета на подушках. Как ни странно, она совсем не сердилась на него за не особенно нежное обращение. Правда, ему было это совершенно безразлично: она слышала, как он костерил Спеллинга на чем свет стоит, пока доктор накладывал Гаррету гипс, видела, как переживал и мерил шагами комнату, пока они в тревоге ожидали, очнется ли его брат. О, она видела его насквозь и с самого начала понимала, что никакой он не деспот, а всего-навсего старший брат, который переживает из-за оставшихся на его попечении младших, который любит их и старается оградить и защитить от любых неприятностей. Она видела, какое облегчение испытал Люсьен, когда Гаррет открыл наконец глаза, как бросился за свечой.

– Черт бы тебя побрал! Мы уж думали: все, конец!

– Да убери ты свечу! – возмутился Гаррет. – И так тошно.

– Вот-вот, потому и смотрю, – проворчал Люсьен.

– Доктор велел нам наблюдать за твоими зрачками, – объяснила Джульет. – Это чтобы понять, есть ли сотрясение.

Гаррет расхохотался, Люсьен пробормотал:

– Похоже, все в порядке.

Услышав как он раздраженно поставил подсвечник на ночной столик, Гаррет опять засмеялся и шутливо пообещал:

– Не цепляйся ко мне, и с тобой тоже будет все в порядке.

Джульет натянула ему одеяло повыше, и Люсьен, заметив, как они обменялись нежными взглядами, возвел глаза к потолку, покачал головой и отвернулся.

Кто бы мог подумать, что никчемный братец сумеет справиться с ситуацией, в которой оказался, да еще вернул семье фамильное поместье, одно из лучших в Беркшире?

Вот уж загадка из загадок, но, видит бог, Люсьен им гордился, хотя и был страшно зол. Больше всего его бесило, что Гаррет, как только узнал о проделках Спеллинга, не обратился к нему за помощью. Страшно подумать, что могло бы произойти, узнай Спеллинг чуть раньше о подозрениях Гаррета.

Люсьен выругался сквозь зубы, но Гаррет услышал и мягко произнес:

– Люс, да ладно тебе: не злись. Лучше скажи, как тебе удалось заполучить Крестоносца.

– Фокс увидел его на аукционе «Таттерсолз» и сразу же купил. А теперь постарайся заснуть. Тебе нужно набраться сил. Прежде чем я задам тебе хорошую трепку, ты должен выздороветь, а то это будет похоже на избиение младенца.

– Только попробуй! – прошептал Гаррет, усмехнувшись. – Как-никак я теперь гроза всех драчунов.

Люсьен покачал головой, даже не пытаясь сдерживать улыбку, которая так редко появлялась на его лице, и не стал спорить:

– Что правда, то правда.

Гаррет удивленно вскинул бровь, а улыбка на лице Люсьена расплылась еще шире:

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но ты оправдал мои ожидания и стал именно таким, каким я и хотел тебя видеть. Ты повзрослел, маленький братец, и я горжусь тобой.

С этими словами герцог Блэкхит покинул комнату, оставив Гаррета и Джульет в полном изумлении.

В комнате, тонувшей в полумраке, было тихо, лишь в колыбельке, придвинутой к кровати, мирно посапывала Шарлотта.

Когда шаги герцога в коридоре стихли, Джульет, взглянув на мужа, сказала:

– Вот видишь: никакое он не чудовище! Но, Гаррет, запомни: если еще когда-нибудь выкинешь нечто подобное, то у Люсьена не будет шанса тебя убить, потому что это сделаю я.

Он рассмеялся, притянул ее к себе здоровой рукой и, не обращая внимания на слабые протесты, поцеловал, да так, как не может целовать избитый до полусмерти. Вскоре и у нее кружилась голова так же, как у него.

Она прилегла на краешек кровати, но он придвинул ее поближе к себе. Они лежали теперь на одной подушке лицом друг к другу.

– Я люблю тебя, Гаррет.

– А уж как я-то люблю тебя, Джульет! Не могу передать, как я обрадовался, когда увидел, как ты бежишь ко мне: ведь думал, что ты меня бросила. Вот тогда я и почувствовал себя победителем.

– Ох, Гаррет, и как я могла сомневаться в тебе?

– Ладно, прощаю. А теперь задуй-ка свечи и возвращайся ко мне под одеяло, а то в этой постели слишком много места для одного.

За три недели до Рождества Люсьен, задержавшись в столовой за завтраком после того, как все остальные ушли, неторопливо прихлебывал кофе и обдумывал, с какой стороны взяться за Эндрю, чтобы и его направить на путь исправления, как удалось Гаррета.

Лакей принес на серебряном подносе почту, и его светлость равнодушно просмотрел ее. Ничего интересного: счета, предложения об инвестициях, просьбы о предоставлении займов от друзей и благотворительных организаций, приглашения на различные мероприятия, – и два письма. Отложив в сторону остальную почту, он вскрыл первое. Было оно от Гаррета и Джульет и содержало множество новостей: Шарлотта уже начала ходить; Гаррет был недавно избран членом парламента; Джульет ждала второго ребенка. Заканчивалось послание приглашением провести Рождество в Суонторпе.

Герцог откинулся на спинку стула, задумчиво потирая подбородок, и улыбнулся. Рождество в Суонторпе? Черт возьми, а почему бы и нет?

На лице его появилось довольное выражение, как бывало всегда, когда вспоминал, как ловко ему удалось сблизить Гаррета с Джульет. Это была одна из самых удачных его комбинаций.

Еще бы! Строптивый и неуправляемый балбес превратился в заботливого мужа и отца. Теперь пора приниматься за Эндрю, а то что-то совсем от рук отбился.

Все еще улыбаясь, он взял второе письмо, с почтовым штемпелем какого-то явно американского города, о котором он никогда не слышал. Адрес на конверте был написан странно знакомым почерком. Нахмурив брови, Люсьен вскрыл письмо и начал читать:

26 октября 1776 года

Дорогой брат Люсьен…

Не может быть! Герцог вскочил со стула, чуть не перевернув стол. Боже мой! Он жив!

Проклиная свои глаза за то, что не могут быстрее скользить по строчкам, он взволнованно дочитал письмо до конца.

Не знаю даже, как начать это письмо, потому что трудно представить себе, что вы будете думать обо мне, когда дочитаете его до конца. Надеюсь, моя семья не оплакивала меня слишком долго, потому что я не заслуживаю ни ваших слез, ни вашего прощения. Мне многое нужно рассказать вам, объяснить, почему нужно было, чтобы все поверили в мою смерть, но, думаю, лучше сделать это не в письме, а при личной встрече, к тому же есть кое-что, о чем я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, когда вернусь домой.