Тереза Ромейн - Леди-плутовка [litres]

– А… хорошо. Может, напишешь это в записке? По крайней мере, это будет исходить от тебя.

Это означает, что ему не придется, заикаясь, бормотать исполненные смущающих эмоций слова.

– Обязательно. И передай привет жене и моим дорогим племянницам и племянникам.

К тому времени как записки были написаны и Мартин уехал в фамильный дом, Изабел очень устала и нога болела нестерпимо. Вспомнив о Гоге и Магоге, злобных псах, усмиренных настойкой опия, она пожалела, что у нее не осталось парочки кексов со снотворным.

Каллум не считал себя суеверным и, основываясь на наблюдениях, а не на суевериях, заключил, что если понедельник в суде на Боу-стрит начался спокойно, то и остаток недели пройдет так же спокойно.

Но эта неделя должна выдаться бурной. Когда он открыл двери знакомого старого здания, оказалось, что в зале суда было полно народу, причем не обычных мелких преступников или слезливых пьянчужек, нет: сегодняшняя толпа была хорошо одета и трезва. Люди негодовали или были озадачены. Все мужчины, в основном пожилые, с аскетическими лицами типичных ученых. Несмотря на теплый день, многие носили фланелевые жилеты.

Каллум обежал взглядом толпу, нашел Бентонов, подошел к ним и спросил:

– Что привело Королевское общество к нашему порогу?

Он хотел пошутить насчет внешности странных людей, но Касс покачала головой:

– Не то. Это Королевская академия. Не все тут, разумеется, но президент, Бенджамин Уэст, явился.

Она показала на пожилого мужчину с жесткими седыми волосами и худым лицом, на котором были написаны неприязнь и подозрительность. Он был маленьким, жилистым, но ужасно пыжился, исполненный собственной значимости.

– Не знал, что нам оказали такую честь. – Каллум нахмурился. – Почему все они здесь?

– Не ради нас. Ради… как его, Касс? Баттер или Батлер. Что-то в этом роде.

– Батлер, – подтвердила Касс. – Художник. Уэст твердит, что он совершил какое-то преступление, а Фокс считает, что никакого преступления не было.

Она показала на Фокса в привычном белом парике. Лицо бедняги было встревоженным.

– И все художники, если они художники, намерены остаться здесь до тех пор, пока Фокс не передумает.

– Или пока не проголодаются. Они здесь уже довольно давно, – вставила Касс. – А люди, привыкшие носить фланелевые жилеты, не любят долго обходиться без обычных удобств.

– Вот-вот должны прийти продавщицы апельсинов, – напомнил Каллум. – Если только ты не подкупил их, чтобы держались подальше, так?

Чарлз глуповато улыбнулся:

– Можешь ли ты меня осуждать? Мне этот Батлер по душе. Все, что он сделал, – скопировал картину, а это не преступление.

– Верно, – согласился Каллум, хотя внутри все переворачивалось.

Он оглядел комнату в поисках знакомого темного лица художника. Вот он! Батлер с безмятежным видом сидел на скамейке, ожидая, пока магистрат его отпустит.

– Поговорю-ка я с Батлером. Выясню, почему он поссорился с Королевской академией. Человек с холодной головой вполне может решить все проблемы. Мы же хотим вернуть себе наш зал суда?

– И наших продавщиц апельсинов, – шмыгнула носом Касс, подтолкнув локтем брата: – Что случилось с твоим сапогом, Дженкс? Выглядит еще хуже обычного.

Черт! Он надеялся, что никто не заметит дыры. Бороздка на ноге от пули покрылась подсохшей корочкой, Каллум снова перебинтовал рану и сунул ногу в сапог. Самому сапогу, увы, уже ничем не поможешь.

– Столкнулся с неприятностями, – буркнул он. – Такая работа. Но он по-прежнему прекрасно служит.

Чарлз похохотал над полным пренебрежением Каллума к моде и перестал задавать вопросы, чего тот и добивался. Кивнув на прощание, он пробрался сквозь толпу. По пути он сунул руку в карман и стал перекатывать между пальцами серебряный наперсток, который дала ему Изабел.

Каллум положил его в карман прошлой ночью. Покинув дом Изабел перед рассветом, он бросил порванную и пропитанную кровью одежду в темном переулке неподалеку от своих комнат на Джеймс-стрит. Пусть сборщики тряпья делают с ней что хотят.

Наперсток он сохранил и даже сунул в карман штанов, которые носил каждый день. Он был серебряным и стоил столько, что Каллума могли сослать за кражу. Ему следовало вернуть наперсток, но он знал, что не вернет. Наперсток дала Изабел, и хотя он не лез на палец Каллума и был чересчур изящным, все же напоминал о ней.

Он сел на скамейку рядом с Батлером:

– Мистер Батлер, полагаю?

Батлер широко улыбнулся:

– Вы правильно расслышали, мистер. Лицо у вас знакомое. Кого-то напоминает. Вот только кого?

– Это неважно.

Каллум взглянул туда, где Фокс обычно вершил суд.

– Наш магистрат занят вашими друзьями. Что это с ними?

На приятном широком лице художника отразилось разочарование:

– Как видите, они мне не друзья. Сегодня утром я отправился в Королевскую академию вместе с картиной, которую написал, – той, которую мне недавно вернули.

– Я знаю, что вы имеете в виду, – сухо ответил Каллум.

– Именно. Я так ей гордился! Сказал Уэсту, что хочу показать ее на летней выставке. Они разрешили приносить картины всем! И если работу принимали, то отсылали в Сомерсет-Хаус.

– Представляю, каким бы это было успехом! – заметил Каллум. – Хотя, если картина, о которой идет речь, была копией работы известного автора, могли бы возникнуть… вопросы.

– Вы совершенно правы, – вздохнул Батлер. – Старый Уэст углядел печать на обороте картины. Печать герцога Ардмора. Прямо на обороте!

Судя по голосу, он был потрясен.

– Неужели?

– И не говорите.

Сердце Каллума ухнуло вниз.

– Я понятия не имел, что герцог Ардмор ставил печати на картины! Впрочем, о таких вещах вряд ли широко известно.

– Мне следовало знать, – мрачно буркнул Батлер. – Очень слабый оттиск, но он есть. Уэст созвал толпу дружков, и они всей толпой повели меня сюда, чтобы меня арестовали за воровство.

– Но вы не были арестованы. Должно быть, Фокс не согласился с обвинениями.

– А вот это интересно. – Угрюмость мгновенно сменилась хитрой улыбкой: – Недавно здесь была леди. Я, разумеется, ее не знаю, но она сказала, что ее зовут… вроде бы леди Изабел Морроу? Кажется, так. Она явилась, чтобы оставить записку одному из сыщиков…

– Офицеру полиции, – машинально поправил Каллум. «Она пришла сюда с запиской?» – Какая записка?

– Полиция. Точно. Спросите вашего магистрата, если записка для вас, чего может и не быть, поскольку вы не знакомы с леди. Или знакомы? Я не знаю ни ее, ни вас, поэтому не знаю, кого вы знаете.

– Смотрю, вы этим наслаждаетесь.

Батлер поднял громадную лапищу и, щелкнув пальцами, ухмыльнулся:

– Да, немного. Так что, когда увидела весь этот спектакль, она спросила, в чем дело, взглянула на картину и сказала, что тут нет никакого воровства, потому что только вчера навестила герцога и видела оригинал в его кабинете. А если бы картина была украдена, он наверняка обратился бы в полицию.