Тереза Ромейн - Леди-плутовка [litres]

– Да мы никогда… Можно подумать, это такой труд…

Каллум поднял руки:

– Если не станете слушать меня, я не смогу вам помочь. Если послушаете, я буду помогать когда сумею. Для этого и существуют родные. Мы не используем друг друга.

Поочередно заглянув в глаза каждому, Каллум повторил:

– Мы не используем друг друга. Теперь я иду в «Кабанью голову» выпить пинту пива. Почти время закрывать лавку, так что если кто-то хочет присоединиться ко мне, буду рад компании.

Он пошел к выходу. Звон колокольчика казался почти издевательским, но он не расстраивался. Ему казалось правильным высказать все, что было у него на душе.

Он зашел в паб, уселся за любимый столик, заказал пинту портера и стал пить в одиночестве. Может, заказать еще пинту? Но он так и не поужинал и спиртное непременно ударит в голову. Лучше не стоит.

Он встал, готовый уйти. И тут на стул напротив плюхнулся Джейми.

– Фу, как некрасиво пить в одиночку! Что заказал?

Столик окружили Анна, Лайонел, Алан, Давина, Эдвард, Силия. С появлением каждого нового Дженкса улыбка Каллума становилась все шире.

– Рад видеть всех. Давайте поужинаем, хорошо? Плачу за выпивку.

Изабел и Люси наконец устроились в доме на Бедфорд-сквер, а тот, что на Ломбард-стрит, выставили на продажу.

Изабел чувствовала себя уютно в новом доме, словно все громоздкое и суетное навсегда исчезло. Дом был приспособлен к ее вкусам, словно модные платья, которые она предпочитала: без оборок и аляповатых отделок. Мебель Эндрю была продана, как и картины. Правда, Изабел сохранила несколько работ, купленных после их свадьбы.

Она не принесла в дом ничего, кроме денег и хорошего воспитания, но Эндрю учел ее вкус, когда выбирал диванчик для гардеробной, и спрашивал ее совета при покупке консоли для вестибюля. Но теперь она получила свободу приказать выкрасить стены в голубой и зеленый, отделать их гипсом и белоснежным деревом. Больше никаких обоев из шелковой бумаги, которые выглядели богато, но и только, никаких обнаженных женщин. Мир состоит из пейзажей, лишенных пухлых, безволосых ню.

Сад вокруг дома был пределом ее мечтаний: элегантный, засаженный разнообразными деревьями и целыми лабиринтами цветов всех оттенков. Стоило только сойти с тропинки, как под ногами оказывались бутоны. А по вечерам, когда звезды пробивались сквозь туман и дым и зажигались новые газовые фонари, она всегда сворачивала с тропинки.

Здесь она носила все яркое: оттенки голубого и зеленого – цвета неба, океана и весенних листьев. Она не надевала колец или других украшений, если не считать нитки жемчуга, принадлежавшей ее матери.

Но как бы Изабел ни была довольна вселением в новый дом, все же счастья не испытывала. Правда, раньше она никогда не считала счастье жизненно необходимым. Главное – получить достойное дамы из общества образование. Впрочем, лучше влиятельность, чем счастье, и если честно признаться, лучше обаяние, чем образование.

И для чего все это? Зачем пытаться заставить окружающих симпатизировать ей? Ради самой симпатии? Если это так, она не сумела сохранить симпатию единственного человека, уважения которого добивалась. Каллума Дженкса нельзя было очаровать или хитростью заставить думать о ней лучше, чем она заслуживала. Нельзя было вынудить ответить на ее любовь.

Она видела его однажды, когда ее экипаж проезжал по Джеймс-стрит, попросила Джейкоби ехать обратно другой дорогой: не потому, что не хотела смотреть на него, а потому, что не хотела видеть никого другого.

Потом она ненадолго уехала в Кент. Давно было пора: не посещала отцовское поместье больше года.

Лорд Гринфилд, сильно постаревший и изможденный, не узнал Изабел, когда та навещала его в последний раз. Она не ожидала, что он узнает ее и сейчас, но поехала ради себя: посмотреть дом, в котором выросла, прийти к отцу, одобрившему ее слишком ранний брак с мошенником и проходимцем.

Впрочем, Эндрю, в конце концов, она выбрала сама.

– Как приятно видеть тебя, папа, – сказала она, взяв отца за руку.

Старый маркиз улыбнулся и назвал Изабел именем ее матери. При этом одеяло, укрывавшее его колени, сползло, и Изабел помогла ему положить его обратно. Мартин сказал, что он часто сидит перед огнем в библиотеке. Даже летом в жару отцу было холодно.

Мартин то и дело заглядывал в комнату: очевидно, опасался, что она расстроит отца, – но Изабел взяла книгу с полки, села на оттоманку рядом с его креслом и читала до тех пор, пока он не задремал.

Когда отец начал клевать носом, Изабел закрыла книгу и тихо вышла на крыльцо. Мартин, окруженный тявкающей толпой биглей и фокстерьеров, крикнул, перекрывая шум:

– Мне следовало оставить Бринли себе! Он уже вырос настолько, что мог бы стать хорошей охотничьей собакой.

Изабел, смеясь, сбежала по ступенькам:

– Почему же не оставил? Не потому ли, что он настоящий чертенок и хитрющий меховой комок, хотя и очень преданный, полный любви?

«И мочи, – едва не добавила она. – И бесконечного шума».

Мартин смущенно потупился:

– Но ему хорошо с тобой, верно? Он счастлив?

– Он был бы счастлив с кем угодно. Такой у него дар. Но да, он счастлив с нами.

Изабел и Люси – дружная семья.

Избаловав племянниц и племянников, похвалив последние нововведения невестки и расшвыряв собакам Мартина больше палок, чем смогла сосчитать, она вернулась в Лондон, где ее снова поманила Джеймс-стрит.

Пытаясь отвлечься, Изабел продолжала принимать по вторникам посетителей. Она всегда наслаждалась компанией леди Тисдейл. Счастливо обрученная леди Селина Годвин была рада их видеть. Даже вечно обеспокоенная молодая миссис Гадолин, стремясь подняться выше в обществе, заезжала несколько раз и неизменно признавалась Изабел, что ее дорогой Гадолин очень заинтересовался домом на Ломбард-стрит, потому что их нынешний дом слишком маленький и соседи не того сорта.

«Как и бывший владелец дома», – подумала Изабел, но только улыбнулась и сказала миссис Гадолин, что, надеется, они будет счастливы в доме, если решат его купить. Всем слугам, оставшимся поддерживать там порядок, она дала самые лучшие рекомендации.

Наконец, она опустошила потайную комнату. С помощью Батлера вытащила картины ночью и спрятала, тщательно запаковав, в своей новой спальне: в запертом гардеробе, под матрацем, под диваном.

Потом на мебель в доме на Ломбард-стрит надели чехлы. Изабел заперла потайную комнату и не отдала ключ экономке.

Конечно, новый дом не был так безопасен для хранения, как потайная комната, но что тут поделаешь? Они с Батлером неплохо поработали, учитывая, что были лишены помощи человека, понимавшего преступников и знавшего толк в осторожности.