София Джеймс - Трудное счастье [litres]

Отвернувшись к окну, Антония уставилась на улицу. Напротив прямо на мостовой сидела женщина с двумя детьми. Нищие стекались в Мадрид со всех концов страны. А этот год выдался особенно тяжелым – засуха и неурожай. Вот что значит нищета – все время балансировать на грани голодной смерти. Когда-то у Антонии были другие возможности, но здесь, в старом городе Мадриде, у нее нет выбора. Конечно, можно продать кое-что из мебели или личных вещей. Некоторое время это поможет заведению держаться на плаву, но арендная плата за помещение весьма высока, а осуществить планы по расширению бизнеса без ссуды и вовсе не удастся. Ничего не поделаешь, Антония – владелица борделя, а скоро, видимо, станет шлюхой. Она давно понимала, что при ее новом образе жизни рано или поздно придется заняться тем же, что и девушки, работающие под ее началом. Сохранять старые привычки и придерживаться тех же правил, что и раньше, не получится.

– Ну хорошо, – сказала она. – Велю передать сеньору Матео Моралесу, чтобы приходил послезавтра. Не волнуйся, ссуду мы получим.

Когда Антония отвернулась от окна, взгляд ее невольно остановился на отражении в зеркале над камином. Оттуда на нее смотрела холодная, суровая женщина с выкрашенными в рыжий цвет волосами.

– Пойми, Антония, я желаю тебе счастья. А какое уж тут счастье, если нас всех выкинут на улицу?

– В жизни есть вещи поважнее моего счастья, Мария.

– Например, сведения, которые ты собираешь о французах и передаешь англичанам?

– Ты знаешь, чем я занимаюсь?

– Еще бы не знать! Давно обратила внимание, что ты роешься в сумках и карманах у французских солдат, которые к нам приходят. Глаз с них не сводишь и ловишь каждое слово. Да и слухи…

– Какие еще слухи?

– Говорят про какую-то красавицу-аристократку, которая борется за свободу Испании, выдавая себя за уличную девицу в Мадриде. Теперь, когда династия Бурбонов лишилась власти и место их занял Жозеф Бонапарт, а бо́льшая часть испанских земель подчиняется французам, в случае разоблачения тебя ждет суровая расправа, Антония, и ты это понимаешь не хуже меня.

От неожиданности Антония лишилась дара речи. Она ведь была так осторожна! Прятала волосы под светлым париком, а лицо под шляпой с широкими полями, говорила на старом кастильском диалекте, надевала одежду, в которой несколько лет назад прибыла в Мадрид с севера Испании.

Капитан Люсьен Говард. Его образ часто являлся ей во сне. Она почти полтора года плакала по нему.

– Кто еще из наших знает, чем я занимаюсь? – шепотом спросила Антония.

К ее немалому облегчению, Мария в ответ покачала головой:

– Больше никто. Я стара, а в моем возрасте сон поверхностный. Поэтому замечаю то, чего не видят остальные, и очень за тебя беспокоюсь, Антония. Такая одинокая, такая озлобившаяся… Может быть, есть хоть один человек, к которому ты можешь обратиться за помощью?

Когда-то Антония думала, что такой человек есть. В первые несколько месяцев после гибели отца, потери гасиенды и всего имущества она отправила три письма на имя графа Росса. Но кольцо в конверт класть не стала – оно по-прежнему лежало, надежно спрятанное в кармане старого мундира. Антония – вернее, тогда еще Алехандра – не хотела терять этот ставший ей дорогим предмет и боялась передавать его в чужие руки.

Скрываясь среди холмов над маленьким портом Понтеведры, она со дня на день ждала, что Люсьен приплывет за ней. Но проходили месяцы, и дальше задерживаться на одном месте стало слишком рискованно. К тому же из-за жизни в постоянной сырости Алехандра заболела. Но Люсьен не приплыл ни тогда, ни позже, когда она перебралась в Мадрид. Оттуда Алехандра послала четвертое письмо. Чтобы его приняли на почте и благополучно доставили адресату, пришлось заложить любимый нож. Алехандра написала обо всем – и о своей беременности, и о том, как ей сейчас необходима помощь. В слова мольбы она вложила всю душу, пусть даже ее знание английского оставляло желать лучшего. Ответное послание было сухим, кратким и строго по существу. Вверху плотного листа дорогой бумаги был вытиснен уже знакомый герб Россов.

«Попрошу больше на этот адрес не писать. Не желаю ничего о вас слышать. Если же будете и дальше распространять свои клеветнические измышления, обращусь к поверенному, и он подаст на вас в суд».

Подпись принадлежала Люсьену Говарду, так же как и восковая печать, на которой красовался тот же герб, что и на золотом кольце-печатке.

Затем, несколько месяцев спустя, в читальном зале мадридской библиотеки Алехандре попалась на глаза заметка в английской газете. Там говорилось, что состоялась помолвка Люсьена Говарда, графа Росса, и женщины по имени леди Клара Хайем-Браун, дочери виконта. Эту особу называли одной из самых очаровательных светских красавиц. Кроме того, автор статьи находил весьма похвальным тот факт, что семьи жениха и невесты давно дружат, и утверждал, что этот союз – большая радость для всех заинтересованных сторон. Алехандра перечитала эти строки раз десять, не меньше. В память врезалось каждое слово. Особенно рассуждения о том, что Россы – старинный знатный род, на протяжении многих веков и поколений бережно сохраняющий и поддерживающий чистоту крови.

Осенью, поздно ночью, у Алехандры начались схватки. Это был желанный ребенок, напоминание о лучшем, что случилось в ее жизни. Но младенец сначала задышал, а потом перестал. Алехандра родила маленького мальчика, идеального и безупречного во всем, кроме крошечного размера.

После этого Алехандра больше не вспоминала о лживых обещаниях английского капитана, предавшего и обманувшего ее. В те дни она встретила Марию, которая взяла ее под свое крыло. Год спустя золотое кольцо с гербом было украдено из ее комнаты в борделе, а четки Алехандра – вернее, тогда уже Антония – выбросила сама. Швырнула в темные глубины реки Мансанарес. К тому времени она утратила способность верить, надеяться и любить.

– Могло быть гораздо хуже, Антония, – еще раз повторила Мария, прерывая ее размышления. – Скитались бы по улицам неприкаянные и голодали. Но нет – у нас есть крыша над головой, на ужин каждый день свежая говядина и фасоль из собственного сада. Помню, матушка всегда говаривала, что лучше всего жить настоящим моментом, и я с ней согласна. Ну, а в случае крайней нужды всегда могу заложить свои жемчуга. Полагаю, они стоят достаточно, чтобы несколько месяцев было чем платить ренту.

Да, потеряв бордель, Антония будет вынуждена учиться выживать в нищете. Мария права: бывают ситуации, когда приходится многим пожертвовать и поступиться принципами.

Сеньор Матео Моралес, сын Альберто Моралеса, человек в общем-то не злой. Всем известно, что у неженатых мужчин есть потребности. И если Антония и дальше хочет оставаться владелицей борделя, придется ей эти потребности удовлетворять – по крайней мере до тех пор, пока дело прочно не встанет на ноги. Добродетель и чистота – роскошь, которой могут побаловать себя только богатые, Антония же больше не может себе этого позволить. С тяжелым вздохом она ощутила, как сердце в очередной раз разбивается на куски. Сначала короткая боль, а затем пустота.