Маргерит Кэй - Обольстительная леди Констанс

Он зажег лампу и взломал печать. Записка была короткой, но от ее содержания силы оставили его. Констанс уехала. Она благодарила его за все. Она навсегда сохранит Маримон в своем сердце. Больше ничего. Она не объяснила, почему так внезапно уезжает. Не извинилась за то, что не попрощалась. Не упомянула о том, что она напишет в будущем. Ничего.

Но чего он ожидал? Они оба решили: будет лучше, если она уедет. Она его отвлекала. Думал ли он о ней в последние два дня? Хотя он ее избегал, теперь он понял, что есть разница, огромная разница между тем, когда он знал, что Констанс здесь и смотрит на звезды, а утром долго спит в своих покоях, пишет свои записки, скачет на лошади, которую он привык считать ее лошадью, – и тем, что Констанс больше нет. Констанс уплыла из Маримона. Уплыла от него. Навсегда.

Он чувствовал себя брошенным. Ему сегодня не удалось поделиться с ней своим успехом. Он не сможет сказать ей, как красивы составленные ею карты звездного неба. Он больше не сможет в последний раз убедить ее принять его помощь, чтобы она могла строить свое будущее. Он не сможет лежать здесь и говорить с ней о звездах. Видеть, как загорается ее лицо, как всегда, когда она говорила о небе. Ее глаза сияли, как звезды, руки порхали, как метеоритный дождь, волосы напоминали корону вокруг солнца – ее лица.

Кадар посмотрел в ночное небо. Луна была слишком яркой, чтобы можно было рассматривать звезды, но он различил созвездие Водолея. Интересно, смотрит ли Констанс на то же созвездие, уплывая от него по Красному морю, уплывая через океан к новой жизни?

Ему отказано даже в маленьком утешении: попрощаться с ней как следует. В последний раз обнять ее, поцеловать в последний раз. И хуже всего то, что он уже не сможет сказать, что он любит ее. Страстно. Всей душой. Всем сердцем.

А ведь он ее любит, понял он внезапно со страстной уверенностью. Глядя, как с неба падает звезда, Кадар удивлялся самому себе. Как он мог быть настолько слепым? Он любит ее, и уже то, что чувство было совершенно другим, чем то, что он испытывал к Зейнаб, укрепляло в нем уверенность: на сей раз его любовь была настоящей. Не идеальной. Любовь, которая видела настоящую Констанс и не идеализировала ее. Он любил Кон-станс со всеми ее недостатками, и ему нисколько не хотелось изменять ее. Он хотел, чтобы она была вольна делать то, что хочет. Больше всего ему хотелось, чтобы она была счастлива.

«Вот все, чего я хочу, Кадар. Я хочу, чтобы ты был счастлив». Так сказала Констанс. Он чувствует то же самое. Сердце у него екнуло. Возможно ли, что она любила его? Но если любила, почему утаила от него свое чувство?

Да именно потому, что любила! Неужели ответ настолько прост? Потому что, хотя она любила его, она считала, что здесь ей не место? Но он мог бы выделить ей любое место, обеспечить любое положение, если бы она ему позволила. Вскочив на ноги, Кадар почувствовал прилив сил, исполнился возбуждения, надежды. Он непременно это выяснит.

Возможно, путь в Египет по Красному морю самый быстрый, и все же путешествие оказалось довольно утомительным, а судно, которое Абдул-Меджид нанял для нее, – отнюдь не гоночная яхта. К счастью, Констанс никуда не спешила. Покинув Маримон, уплывая на север, она хотела насладиться драгоценным временем в одиночестве, вспоминая ароматы, звуки, виды и жар Аравии. Они плыли только днем. Две команды по ночам спали на берегу, а Констанс сидела на палубе, смотрела на звезды и вспоминала. С каждым часом она все больше скучала по Кадару. Хотя она пыталась мыслить здраво, она без конца гадала, что он делает, о чем думает. Вспоминает ли он о ней? Скучает ли? Смотрит ли на те же звезды, что и она? Бессмысленно думать об этом… Когда она доберется до Каира, она постарается избавиться от этих воспоминаний, от него. Она попробует смотреть вперед, а не назад. Но сейчас еще можно…

Они догнали ее на третий день. Двое мужчин в накидках с маримонскими гербами. Судя по их виду, они плыли круглые сутки. С быстро бьющимся сердцем Констанс взломала королевскую печать на поданном ей письме. В отсутствие Абдул-Меджида Кадар не мог покинуть Маримон. У него возникло срочное дело, решить которое может только она. Он умолял ее вернуться как можно скорее.

Встречный ветер задерживал их. Они возвращались на более быстроходном судне, и все же чтобы добраться до Маримона, ушло три дня. Целых три дня Констанс размышляла, надеялась, мечтала… Только одного чувства она не испытывала: страха. Что бы ни побудило Кадара вернуть ее, она ему верила. Даже если он угадал ее чувства, он их не оскорбит. И если так, что он чувствует в ответ? Эти два вопроса непрестанно крутились у нее в голове. Два вопроса, на которые она скоро, очень скоро получит ответ.

Когда они вошли в маримонский порт, сердце у нее готово было выпрыгнуть из груди. Для нее подготовили кресло-паланкин. Как ей объяснили, ее прибытия ждали в любое время, днем или ночью. В голове всплыли картины первого путешествия вверх по крутой, извилистой тропе во дворец. Ноги подкашивались, когда ей помогли выйти из кресла на площади.

Ее снова ошеломили величие дворца и совершенная красота раскинувшейся внизу бухты. Так хорошо вернуться! И так рискованно с ее стороны так думать.

Ее встретил страж. Она ждала, что ее проводят на террасу, в библиотеку или даже в собственные покои, но преисполнилась дурных предчувствий, когда поняла, что ее ведут в Зал приемов. Кадар написал, что дело срочное. Ей и в голову не приходило, что дело может оказаться не личным, а государственным. Возможно, в Маримон прибыл эмиссар из британского консульства в Каире. Предвкушение сменилось разочарованием. А потом двери распахнулись.

Зал был пуст. Войдя, смутно сознавая, что двери у нее за спиной захлопнулись, Констанс не сразу поняла, что изменилось. Казалось, в зале стало темнее, хотя на улице был день, и ставни открыли, а люстры…

– О боже! – Над ней белый сводчатый потолок преобразился в изображение неба. Констанс изумленно смотрела наверх. Темно-синее небо, усеянное золотыми и серебряными звездами, звездами в голубоватых и красноватых тонах. Небо над Маримоном. Небо, которое она нашила на свой наряд для коронации. Небо, которое она нанесла на карту для Кадара.

– Небо, которое было свидетелем самого важного и глубокого события в моей жизни.

Она круто развернулась, и сердце у нее екнуло.

– Кадар!

– Констанс, – сказал он, беря ее за руку. – Тебе понадобилось уехать для того, чтобы я наконец понял, что не могу без тебя жить.

Может, она ослышалась? Наверное, она спит. Она посмотрела вверх, на расписанный звездами потолок, и снова заглянула Кадару в глаза. Он никогда раньше не смотрел на нее так. Она таяла под его взглядом.

– А ты не можешь? – наивно спросила она, потому что, хотя надежда снова расцвела в глубине ее души, она еще боялась верить.