Кэтрин Уэбб - Опускается ночь

– Федерико может отвезти вас завтра, – говорит Леандро.

– Нет! – вырывается у Клэр, прежде чем она успевает совладать с собой. И ее ответ звучит слишком громко.

– Нет? – переспрашивает Леандро, внимательно вглядываясь в ее лицо. – Ладно, значит, я отвезу – всех нас. Мы в любом случае собирались вернуться в пятницу, поскольку Марчи устраивает вечеринку. Но можем поехать и в четверг, это не имеет значения, проведем лишний день в массерии. Я уже скучаю по чистому воздуху.

Клэр успела напрочь забыть о приеме, который устраивает Марчи. Вечеринка вечером в пятницу, а ночью в воскресенье – налет. Все это кажется невероятным. Неужели Этторе и в самом деле говорил ей об этом и просил ее помощи? На этом лежит такой же налет чего-то нереального, как на всех событиях этого дня до нападения Федерико. Вечеринка; Марчи и Пип, вальсирующие в пустой комнате; Пип, молча берущий у нее из рук беспородного щенка, когда они стоят друг против друга в темноте перед запертой дверью в этой жуткой, щемящей тишине. Он назвал щенка Пегги из-за его длинных, худых лап и потому, что это сучка [19]. Глаза Клэр наполняются слезами, она извиняется и выходит из-за стола, прежде чем мужчины заметят это.

В постели, когда за окнами уже стемнело, Бойд прижимается к ней, повторяя изгибы ее тела. Он кажется слишком длинным, слишком мягким, слишком робким. Он весь какой-то рыхлый и в то же время прилипчивый, в его объятиях она чувствует себя так, словно ее с головой накрыли тяжелым одеялом и ей нечем дышать. Он не вызывает у нее желания, как Этторе, и ей неприятен его запах. Клэр смотрит в темноту, пока он гладит прядь ее волос, прикрывающую ухо. Она вздрагивает, но не от возбуждения.

– Пожалуйста, не сжимай меня так крепко. Мне это неприятно, – говорит она, и он молча отстраняется, уязвленный ее словами.

– О чем ты хотела поговорить со мной? – спрашивает Бойд.

Мысли Клэр обрывочны, они скользят от далекого прошлого к недавним событиям, потом к будущему, то ярко вспыхивая, то перескакивая с предмета на предмет так, что она едва поспевает за ними. В конце концов все ее опасения и оставшиеся без ответа вопросы приводят ее обратно в Нью-Йорк.

– Что ты сказал мэру? – спрашивает она.

– Ради всего святого, о чем это ты?

– В Нью-Йорке семь лет назад. На том приеме, когда выставлялись три проекта, сделанные разными архитекторами. – Воцаряется тишина, одна секунда, две, три, четыре, пять. Она слышит его дыхание. – Ты весь изнервничался. Был взвинчен до предела. За весь вечер ни с кем и словом не обмолвился, даже со мной, пока ты не поговорил с мэром и еще с несколькими людьми. И после этого как будто успокоился; потом мы уехали. Что ты сказал им?

– Господи, Клэр, да я в самом деле не помню, – отвечает он, неумело разыгрывая безразличие. – Это было так давно.

– Я тебе не верю.

– Клэр…

– Я тебе не верю. Я хочу, чтобы ты мне сказал.

– Клэр, не надо повышать голос. Тебя могут услышать.

– Мне все равно! – Она вырывается из его объятий, прочь из постели. От резких движений перед глазами все начинает плыть. Она стоит, повернувшись к нему лицом, босая, обхватив себя руками, словно защищаясь.

Бойд медленно садится, простыня падает, обнажая его до талии, – кожа вокруг сосков обвисла, над округлившимся брюшком видны несколько ребер, вокруг пупка светлые мягкие волосы. Она не должна быть в постели с этим человеком; его нагота кажется совершенно неуместной.

– Скажи мне.

– Это… – Он закрывает глаза и проводит по ним рукой. – Я должен был замолвить слово за Кардетту. Представить его в выгодном свете.

– Почему? Зачем?

– Он… они… должны были перезаключать контракт на сбор и ликвидацию городского мусора. Леандро хотел его получить, но о нем… ходили разные слухи. А новый мэр – который казался слишком молодым для этой должности – делал громкие заявления о намерении бороться с коррупцией в городской администрации. Так что он вряд ли стал бы подписывать контракт с бывшим гангстером, во всяком случае с человеком, за которым закрепилась подобная слава.

– И ты… ты подошел к мэру и сказал ему, кого следует нанять?

– Нет, конечно нет. Эту… эту тему поднял один из тех, кто беседовал с ним, и назвал имя Кардетты. Я должен был дать… ему характеристику. Неофициально, при случае, и тут он как раз представился.

– И что же ты о нем сказал?

– Я сказал… сказал, что работал с ним на одном объекте. Что он много лет занимается также и строительством. Сказал, что он строил дом по моему проекту и я считаю его абсолютно честным в деловых отношениях и способным обеспечить высокое качество работы. Что, по моему мнению, слухи о его… другом бизнесе – это злобная клевета, пущенная конкурентами и ксенофобами. – Слова Бойда звучат так, будто он читает по бумажке, и Клэр понимает, что он повторяет их механически. Спустя семь лет он по-прежнему помнит все это слово в слово. Она думает об их пребывании в Нью-Йорке и внезапном крушении ее надежд, которые она связывала с браком.

– Так, значит, это Кардетта приходил тогда? Или его люди, – говорит она, и Бойд кивает. – А я-то думала, что это были знакомые Эммы. Ваши старые друзья, и встреча с ними воскресила прежнее горе. Повергла тебя в страшное отчаяние.

Он качает головой и затем опускает ее.

– Но почему ты сделал это для него, Бойд? Как вы вообще познакомились?

– Он… я… Это была простая сделка, понимаешь. Я оказал ему эту услугу, а он страховал меня… чтобы мой проект…

– Он сделал так, что для здания банка выбрали твой проект? – Снова последовал виноватый кивок, униженный вид. – Но как он вообще нашел тебя? Откуда он о тебе узнал?

– Я не знаю. Я… – Его брови хмурятся от тяжелых мыслей, он по-прежнему не решается взглянуть на нее. – После смерти Эммы я… для меня наступило очень тяжелое время. Он… мы… – Он умолкает, и его грудь судорожно вздымается.

Клэр пристально смотрит на него. В такой момент раньше она непременно отступила бы и начала его успокаивать. Она боялась бы подтолкнуть его к депрессии, которая могла длиться дни, недели. Но то была прежняя Клэр из ее прошлой, безопасной, тихой жизни. Теперь ее удивляет, какой она была запуганной, когда и бояться-то на самом деле было нечего. Не то что сейчас.

– Ты ведь не скажешь мне?

Ее ровный тон и такое необычное поведение заставляют его поднять взгляд. По его глазам она видит, что он быстро прикидывает, как ему поступить, и ей становится ясно, с какой легкостью он раньше играл на ее страхах. Она глубоко вздыхает, но тут он теряет присутствие духа. Страдание искажает его лицо, и это уже не игра.

– Я теряю тебя, ведь так, Клэр? – шепчет он.

– Не знаю, – говорит она. Она словно находится где-то далеко, одна; она чувствует, что отсюда нет дороги назад и ничего уже нельзя изменить.