Кэтрин Уэбб - Опускается ночь

У нижней ступеньки лестницы, ведущей во двор, Клэр кладет руку Пипу на плечо.

– Пожалуйста, подожди минутку, – просит она. Наверху сияет прямоугольник дверного проема, снаружи их ждут потоки солнечного света, от которого негде укрыться. Клэр хочется поговорить в тени и в тишине. Пип наклоняется, опуская Пегги на пол; щенок скачет у них между ног, а затем ложится и начинает грызть ботинок Пипа. – Пип, послушай. Я… – Но Клэр не знает, что именно должна сказать. Ей просто необходимо поговорить с ним. Пип однажды уже спас ее от нее самой – это он предложил взять у Карло хозяйский ключ, чтобы отпереть дверь, когда она от ужаса совершенно лишилась способности соображать и могла лишь корить себя за свою неосторожность.

– Это он с тобой сделал? – спрашивает Пип, глядя на ее распухшую губу.

– Нет! Конечно нет!

Она понятия не имеет, как он узнал и почему она этого не отрицает. «Ты ведь была с ним, правда? С Этторе?» Таков был его вопрос, его обвинение, в темноте перед запертой дверью. Она могла бы все отрицать, могла бы рассмеяться или притвориться рассерженной. Но ей казалось, что вся она на виду, она чувствовала себя жалкой и несчастной, а он был так нужен ей, и единственное, что у нее оставалось, – это честность.

– Ты собираешься бросить отца? – спрашивает он.

– Нет.

Ее вновь охватывает оцепенение, в ушах начинает звенеть, и она знает, что на самом деле он спрашивает: «Ты собираешься бросить меня?» И конечно, ответ всегда будет «нет».

– Но ведь ты влюблена в Этторе. – Пип качает головой, не глядя ей в глаза. Неужели он как-то сумел это разглядеть, но потом она понимает: он просто не в силах поверить, что она могла пойти на такое вероломство по менее веской причине.

– Но ведь я замужем за твоим отцом, дорогой.

– Я уже не маленький, Клэр! Прекрати обращаться со мной как с ребенком! Ты полагаешь, что можешь подарить мне щенка – щенка, которого он дал тебе, – и все так просто уладится? Что я буду играть с ним и перестану замечать, как ты лжешь и изворачиваешься?

– Этторе передал щенка тебе. Пип, пожалуйста. – Она вновь хватает его за руку, когда он поворачивается, чтобы идти.

– Я хочу услышать правду, Клэр. Я не могу… я не хочу, чтобы ты мне лгала. – Он с трудом сдерживает слезы.

– Хорошо, Пип. Хорошо. Я… я влюблена в него. Но я не собираюсь бросать тебя.

Она не может заставить себя сказать, что не бросит Бойда; она не в силах представить, на что будет похожа ее жизнь, если она останется с ним навсегда. Но именно такое обещание она давала, вступая в брак. Она словно раздавлена какой-то неимоверной тяжестью. «Вы, часом, не в положении?» Если это так, то нет ни малейшего шанса, что это ребенок Бойда. Как может их брак продолжаться в таких обстоятельствах? И все же, несмотря на все свои страхи, она чувствует прилив счастья. Ребенок, ребенок Этторе. Лицо Пипа кривится, и ей кажется, он вот-вот заплачет, но потом она понимает, что это гримаса отвращения.

– Как ты могла, Клэр? Он на итальянском-то едва говорит, не то что на английском! Могу поклясться, что он не умеет ни читать, ни писать. Он же… грязный крестьянин!

– Пип! – Клэр ошеломлена. – Откуда в тебе столько злости? Грязный крестьянин ? Ты говоришь, как… – Она роется в памяти, поскольку слова эти явно не его. И тут она понимает – это так похоже на Марчи. Клэр сжимает губы, и щеки Пипа заливаются краской. Он поражен, пристыжен, но по-прежнему дерзок.

– Ладно, но ведь ты не будешь больше с ним встречаться? Ты не пойдешь больше в Джою, – говорит он.

– Нет. Нет, не пойду.

– И ты по-прежнему любишь отца? Ты ведь всегда говорила мне, что это возможно – любить сразу двоих, как отец любит мою мать и тебя, – с детской наивностью, которую он еще не до конца перерос, говорит Пип в середине этого пугающе взрослого разговора.

Пип смотрит себе под ноги, где блаженствует Пегги, лежа на спине: надутый животик, болтающиеся лапы, закатившиеся глазенки, разметанные уши. Клэр ждет какого-нибудь знака, что после разговора все хоть как-то уладилось. Она чувствует, как давит на нее бремя обещания не бывать больше в Джое. Все это слишком тяжело, невыносимо. Ей хочется лечь, и она опирается на стену одной рукой, ощущая крупные камешки и слой пыли, осевшей на каждом выступе. Это древняя стена в три метра толщиной была построена в другом веке, чтобы обороняться от бандитов и воров. И теперь бандиты и воры возвращаются, и Клэр одна из них.

– Как это могло случиться? – бормочет она, качая головой в ответ на вопросительный взгляд Пипа.

– Он придет завтра на вечеринку? – мрачно спрашивает Пип.

– Нет. Конечно нет.

– Почему ты так уверена? Ведь Леандро любит его. Да и у Марчи никогда прежде не было семьи – ни братьев, ни сестер, ни кузенов, ни племянников.

– Вы стали большими друзьями? Ты и Марчи. Я… рада.

– Ну, выбор у меня был небогатый. Папа в городе, а ты… – Пип умолкает, вновь отводя взгляд. – А ты была занята. Ходила гулять. А что должен был делать я все это время?

Еще раз полоснув ее по сердцу, он начинает подниматься по лестнице, и Пегги карабкается вслед за ним. Клэр некоторое время медлит в тени – на пороге кухни, на пороге двух миров, двух жизней. Она прикладывает к животу руку. Конечно, еще ничего нельзя почувствовать, еще слишком рано. После приезда в Италию она похудела, и ее живот теперь – впадина между костей таза; кожа по-прежнему упругая и гладкая на ощупь. И все же она знает . Она абсолютно уверена. И в этом пограничном пространстве, где можно ненадолго отбросить мысли о будущих горестях, она улыбается.

Клэр старается держаться подальше от Бойда. Ему нужно работать, но он пребывает в состоянии нервного возбуждения: то и дело встает из-за письменного стола, чтобы пройтись по гостиной или террасе, выйти во двор, где стоит неподвижно, словно не в силах вспомнить, зачем пришел. Клэр прислушивается к звуку его шагов и старается не попадаться ему на глаза. Она и Пип провели в массерии гораздо больше времени, чем он. Они лучше тут ориентируются, знают все потайные уголки и лестницы, выходы на крышу, треснувшую скамью в огороде. Она идет по коридору в комнату, где жил Этторе, и стоит там среди белизны и пустоты, ложится на голый матрас. Не осталось ни запаха, ни следа. Отец моего ребенка . Клэр мысленно произносит эти слова снова и снова. Почему-то она уверена, что Этторе будет рад. Там, где так много смертей, разве можно не радоваться появлению новой жизни? Она думает о Якопо, о том, как его любят и оберегают, а ведь он незаконнорожденный, сын любовника Паолы, погибшего в бойне у Джирарди, но это, кажется, никого не смущает. Ее снедает желание сказать о ребенке Этторе и заглянуть ему в глаза. Однако скоро комната начинает казаться слишком пустой и слишком тихой, и на фоне этой тишины мысли Клэр становятся оглушительными, и она уходит оттуда.