Барбара Вуд - Семь демонов

— Заведи себе другую камеру.

— Вот смотри! — Рон спрыгнул к Марку в раскоп. — Эти снимки сделаны незадолго до того, как был найден камень. Идеальные, все как один. А здесь, двенадцатью кадрами дальше, панорама каньона, тоже в полном порядке. А вот эти двенадцать, в центре пленки, смазаны, Марк. Только фотографии камня. Уму непостижимо!

— Наверняка пленку повредили при транспортировке.

— Невозможно. Тогда не было бы такой резкой разницы. Один негатив безукоризненно четкий, а другой совершенно смазанный.

Марк снова присел на корточки и провел рукавом по лбу. Его брови и борода блестели от пота.

— Рон, это ты фотограф. А я всего лишь землекоп, давай так и договоримся? Посмотри сюда, ты еще не видел, как далеко я продвинулся за это время.

Рон опустился на колени. Обратная сторона широкого плоского камня, теперь уже примерно на восемнадцать сантиметров торчавшего из песка, была покрыта горизонтальными, аккуратно вырезанными рядами иероглифов.

— Черт возьми, — прошептал он, — да ведь это действительно она.

— Без сомнения. Прочти вот это. — Марк указал кисточкой на правую колонку.

— «Преступник из Ахетатона», Боже милостивый…

— Не знаю, как глубоко она еще уходит в землю, но, по-видимому, мы скоро сможем прочесть загадку, в которой зашифрована информация о местоположении гробницы. Тогда мы сами сможем убедиться, допустил ли Рамсгейт ошибку или нет.

Рон облизнул губы.

— Просто не верится…

У него подкосились ноги, и он сел на землю. Теперь он заметил остальных, расположившихся в тени развевающегося тента. Жасмина, скрестив ноги, сидела на песке и была занята составлением подробнейшего протокола работ. Сенфорд и Алексис Холстид, царственно восседавшие на своих деревянных раскладных стульях, походили на зрителей теннисного турнира, настолько невыразительными были их лица. Хасим делал какие-то заметки, а Абдула Рагеб равнодушно стоял рядом с гафиром. Вокруг царила полная тишина, если не считать свиста ветра, дувшего с плато. Феллахи были отправлены назад в рабочий поселок.

— Рон, нам нужны фотографии, и причем хорошие, четкие и контрастные. Если стела действительно выдолблена из целой скалы, то мы не сможем увезти ее отсюда. Нам придется исследовать надписи на ней только по фотографиям.

Рон кивнул:

— Хорошо, я принес новые пленки, которые лежали в пакете из освинцованной бумаги. К тому же я собираюсь проделать несколько экспериментов с камерой. Но получить яркие, четкие фотографии будет совсем не просто. Надпись врезается в камень не глубже чем на два миллиметра. Контрастность не увеличить. Надо посмотреть, смогу ли я поймать солнечные лучи, падающие под нужным углом…

У Марка страшно ломило спину, и ему казалось, что он никогда больше не сможет разогнуться, но это была приятная боль. Ему и раньше доводилось ощущать ее, когда он часами ползал на четвереньках над находкой, так сильно углубившись в работу, что забывал обо всем на свете. Теперь, когда он, разделавшись с ужином и высоко закинув ноги, сидел в общей палатке, он даже наслаждался напряжением и покалыванием в спине, так как это напоминало ему о его успехе на раскопках.

Он предполагал, что они выкопали уже около половины стелы.

— Жаль, что со снимками ничего не получилось, — сказал Рон.

Марк махнул рукой и взял стакан с вином.

— Да не переживай. Завтра мы займемся иероглифами. Только бы нижняя половина сохранилась так же хорошо, как и верхняя. Тогда мы запросто переведем текст.

— Одного не могу понять, почему такая редкая и ценная стела до сих пор не вывезена другими египтологами.

— Элементарно, мой друг, они ее просто не нашли. По приказу паши эта область почти сто лет находилась на так называемом карантине. Поэтому долгое время никто не решался войти в каньон и стелу засыпало песком. А о Рамсгейте просто забылись.

— Откуда же тогда взялся дневник?

— Я же уже говорил — его скорее всего взял какой-нибудь феллах еще до того, как явились солдаты паши. Кто знает? Да это, в общем-то, и не важно.

Рон угрюмо смотрел на свой стакан. Они с Марком были одни в палатке. Только Самира тихо шаркала взад и вперед в углу у плиты.

— Еще и с фотографиями творится что-то неладное. Мне даже как-то не по себе.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Рамсгейт пишет, что у сэра Роберта были проблемы с камерой. Когда он проявил пластину, снимки оказались черными. Тогда он снял Рамсгейта и его жену, используя магниевую вспышку. И эта фотография, сообщает Рамсгейт, также была необычной. Рядом с Амандой была видна странная тень, выглядевшая как столб дыма. Тебе это ничего не напоминает.

Марк не ответил. Он вспомнил о другом месте в дневнике, где говорилось: «Моя Аманда начала бродить во сне. Ее мучают страшные кошмары, и она бормочет что-то на непонятном языке. Когда ее рассудок проясняется, и у нее как будто бы снова пробуждается интерес к жизни, она уверяет, что видела призрак женщины, разгуливающий по лагерю в ослепительно белых одеждах…»

— Пойдем-ка лучше спать, — внезапно сказал Марк. — Завтра будет трудный день.

Пока они разговаривали, на улице стало намного холоднее. Звезды на темном небе напоминали рассыпанные кристаллики льда. Друзья вышли из столовой и, дрожа от холода, зашагали по лагерю.

— Удивительно, как только земля не растрескается от таких внезапных перепадов температуры. Рон, куда ты идешь?

— Я еще загляну ненадолго в фотолабораторию. Мне нужно выяснить, что случилось с моими пленками.

— Смотри, приятель, не налегай на вино, — пробормотал Марк, глядя Рону вслед.

Он как раз собирался войти в палатку, когда вдруг почувствовал, как на него сзади пахнуло холодом. Он невольно сдвинул лопатки, как если бы кто-то бросил ему за воротник кубик льда. Марк неподвижно застыл на месте, все еще держа в одной руке полог палатки. У него сильно стучало в висках.

Потом он услышал его.

Приглушенный звук тяжелых шагов.

Они доносились откуда-то из-за пределов лагеря, из черного мрака позади его палатки, глухие, ритмичные шаги — тук-тук, тук-тук. Ужасный звук, похожий на тяжелую поступь огромного сонного зверя.

У Марка зашевелились волосы на затылке. Ему хотелось посмотреть, что это было, но он не решался. Он судорожно вцепился в брезент палатки, крепко сжимая его в руке, чтобы не упасть на землю.

Тук-тук. Тук-тук.

Накурившийся гашиша феллах. Нет, судя по звуку, это не могут быть шаги человека, иначе он должен был бы весить не меньше лошади. Может быть, это верблюд грека. Доменикос вернулся, чтобы еще раз попытаться его уговорить.

Марк начал дрожать. Он почувствовал, как у него взмокли подмышки. Это был не верблюд; это было не четвероногое животное. Чем бы ни было то, что надвигалось на него, оно стояло вертикально, на двух ногах… Внезапно поднявшийся сильный пронизывающий ветер с шумом пронесся по палатке. Висевшие на улице фонари закачались, и в их свете заиграли причудливые тени. Марк почувствовал, что теряет самообладание. Его голова раскалывалась от боли.