Блайт Гиффорд - В постели с наставником

— Дверь все еще заперта?

— Нет. Он разрешает нам заходить, когда нужно.

— Тогда отойдите в сторону и дайте пройти.

Она сошла вниз по лестнице, с непривычки путаясь в подоле длинного платья, и, оказавшись у двери в его комнату, услышала тихое звучание гиттерн. И зажмурилась, сдерживая слезы.

Он не сдался. По крайней мере, пытается не сдаваться.

Она с усилием проглотила ком в горле. Лишь бы не расплакаться перед ним.

Доносившиеся из-за двери ноты, полные боли и разочарования, спотыкались, словно он отчаялся сотворить мелодию и теперь бесцельно терзал инструмент.

Вздернув подбородок, она коротко, по-мужски постучала и открыла дверь.

Дункан полулежал в кровати, откинувшись на спинку и закрыв глаза. На коленях мертвым грузом лежала гиттерн. Кисть его правой руки, похожая на большой полотняный шар, была замотана до самых кончиков пальцев.

Почуяв незнакомый аромат розовой воды, он поморщился и открыл глаза. На его лице отобразилось удивление.

— Уходи, — сказал он без злости, устало.

— Нет, — ответила она непререкаемым тоном. Ее сердце сжалось. Неужели все-таки он сдался? Уж лучше пусть бы он кричал на нее, пылал ненавистью, делал что угодно, только не выражал всем своим обликом полное безразличие. Она подошла к очагу и осторожно, чтобы не испачкать платье Солей пеплом, разворошила дрова.

Наверное, сейчас не время рассказывать о ее настоящем отце. Да и вряд ли он ей поверит. Пусть он услышит правду от ее матери. Но сперва надо уговорить его встретиться с нею.

— Ты изменилась, — произнес он в конце концов.

— И ощущаю себя чертовски странно. — Она поежилась.

— Нас ждет серьезный нагоняй за то, что ты явилась сюда, разодетая в женское платье.

— Будет тебе считать меня бестолочью, — сказала она, и его просторечный акцент на языке был знаком и приятен на вкус. — Я взяла разрешение на день.

— Что ж… — Голос его звучал мягче, чем когда-либо на ее памяти. — Тогда рад тебя видеть.

Она осторожно присела на краешек кровати и потянулась, чтобы убрать прядь волос с его лба, но он, дернув головой, увернулся.

— Насколько я понимаю, ты решила вернуться домой.

— Кто наплел тебе эту чепуху?

— Да по всему видно. Джеффри сказал, ты ушла из общежития.

— Потому что ты от меня закрылся. — Сколько всего предстоит объяснить… — Дункан, когда мы были в Вестминстере, я встретила свою сестру…

— И не рассказала мне? — Знакомая вспышка гнева.

— Я собиралась, но потом… — Потом ее мир перевернулся. — Они с мужем приехали сюда, чтобы забрать меня.

— Оно и к лучшему. — Его гнев быстро иссяк. Осталась одна усталость. — Раз твою семью принимают при дворе, то мне нечего тебе дать.

— Почему ты так думаешь?

— Я уже пытался донести это до тебя. — Он выпрямился и заговорил, отчетливо выговаривая слова: — Мой отец неграмотный и грубый старик. Мать вечно молчит. Брат всего и умеет, что махать мечом да ходить за овцами. Я не знаю, как они тебя примут.

Невзирая на страх — действуй.

— Так зачем гадать? Давай узнаем. Своей матери я уже о нас рассказала, и она хочет с тобой познакомиться.

Он не слышал ее.

— А если я решу остаться на севере навсегда?

Она с трудом сглотнула.

— Тогда я останусь с тобой.

— Не спешила бы ты принимать решение, покуда не увидишь мою родину своими глазами. Я не кривил душой, когда говорил, что она прекрасна. Но там не будет ни книг, ни музыки, кроме той, что играю я. Это не жизнь, а выживание, вечная борьба с землей или с врагом. Там холодно и безотрадно. — Он неловко дотронулся левой рукой до ее лица. — Там не будет ничего для такой красавицы, как ты. Ничего.

— Там будешь ты. Мужчина, которого я люблю. — Ей потребуется собрать в кулак все свое мужество, чтобы принять такой образ жизни. Там не будет ни реверансов, ни уроков латыни. Придется начать жизнь с чистого листа. — Это самое главное.

Безграничная печаль тронула черты его лица. Он помахал перед нею своей искалеченной, перебинтованной кистью.

— Без руки мне нечего тебе предложить!

— Думаешь, я люблю в тебе только твои руки? — Джейн закусила губу. Как же она любила его руки. И те ощущения, которые они дарили, когда ласкали ее, сминали ее волосы, касались ее губ, дразнили местечко между ее ног. Она любила его пальцы. Ей нравилось смотреть, как они держат книгу, или барабанят по краю стола, или перебирают струны гиттерн…

Взгляд ее затуманился, и она сжала губы, чтобы не разрыдаться.

— Человек, которого ты любишь, умер. Его больше нет. А теперь уходи. Езжай домой и найди себе здорового мужчину. Я не допущу, чтобы ты угробила свою жизнь на калеку.

— Что значит — ты не допустишь? Какой же ты самонадеянный болван, Дункан из Клифф-Тауэр! Моя жизнь принадлежит мне одной, и не тебе ею распоряжаться. Думаешь, если я женщина, то можно решать за меня?

— Что поделать, если твои решения не отличаются мудростью.

— Неправда. И вообще, ты ведешь себя так, словно ты единственный человек на свете, который может прожить жизнь, ни к кому не обращаясь за помощью!

Дункан боролся с собой. Она читала эту борьбу на его лице. Он привык сам оказывать помощь другим и, лишившись этой возможности, очевидно, начал считать себя неполноценным мужчиной. Но ведь и ее нельзя было назвать полноценной женщиной, по крайней мере, при взгляде со стороны.

— Я хотел заботиться о тебе, — сказал он. — А без руки я не смогу тебя содержать. Без нее невозможно работать.

— Но ведь ты все еще дышишь?

Дыхание его оборвалось, словно ее вопрос выкачал из комнаты воздух.

— Дышу. — Он отвернулся. — И до конца своих дней буду дышать воздухом, который не заслужил. Это не жизнь, а бессмысленное существование.

— Всегда есть какой-нибудь выход, — сказала она со всей твердостью, на которую только была способна.

— Да, но не с одной же рукой! — взорвался он и швырнул гиттерн в стену. Струны полопались с фальшивым, как его ярость, звоном, и инструмент, расколовшись надвое, с грохотом упал на пол.

— У меня есть две руки, — проговорила она и заключила его истерзанную кисть в ладони. — И одна из них может стать твоей.

Лицо его исказилось. Он накрыл ее руки здоровой рукой и низко склонил голову, а она прижалась к его макушке губами. И ощутила, как в ее ладонь проскользнула слеза.

— Какая же ты упрямица, Маленькая Джейн. И я люблю тебя всем своим сердцем, — произнес он, покрывая поцелуями костяшки ее пальцев, и слова вышли смазанными.

А потом, не стесняясь слез, поднял голову.

— Ну что? — От волнения акцент в его голосе зазвенел сильнее обычного. — Сколько твоих родичей вперед короля надобно обойти, прежде чем мне разрешат взять тебя в жены?

Принятое решение придало Дункану сил.