Блайт Гиффорд - Дева и плут

— Я думаю о вас по ночам.

Гаррен стиснул кулаки в попытке обрести над собою контроль.

— И что же?

Она развернула его кулаки и переплелась с ним пальцами.

— Я лежу в темноте и представляю, что вы лежите со мной рядом.

Он неловко повел бедрами, чтобы стало свободнее в шоссах, которые под напором плоти угрожали треснуть по швам.

— Ника…

— Погодите. Еще рано отпускать мне грехи.

— Я вообще не могу этого сделать.

— Это должны сделать или вы, или Господь.

На алтарь упала капелька воска. В дрожащем свете свечи раскрашенные синим глаза Богоматери блестели слезами. Я спас ее, Боже, подумал он, ошарашенный силой заполонившего его гнева. Ты ее не получишь.

— Тогда я.

Ее ладони слегка вспотели.

— Я чувствую на себе ваши руки. Представляю, как вы меня трогаете. Однажды я даже… — Она сжала его пальцы. — Однажды я трогала себя и мечтала, чтобы это были вы.

Из него будто вышла разом вся кровь.

Стоя с расставленными ногами, он, до предела твердый, беспомощно уставился вниз, не в силах совладать с тем, как отзывается на нее его тело.

— Где?

— Одну руку я положила на грудь, а вторую… — ее голос, казалось, вещал у него внутри, — вторую себе между ног.

Мир резко остановился. Тело закричало от желания. Он страстно захотел обнять ее. Осыпать ее ласками. Овладеть ею. И, пока не поздно, оставить. Пока у него есть на то силы. Пока Господь не успел ее отобрать.

Она ощутимо ослабла, опустошенная своим признанием, и ее ладошки выскользнули из его рук.

— Гаррен, что все это значит? Что мне делать?

Он повернулся и утонул в ее глазах, которые уже не горели ни верой, ни вызовом. Ее взгляд отчаянно цеплялся за него, как цеплялись только что пальцы.

— Закройте глаза. Покажите мне, где вы себя трогали.

— Я не могу.

Он обнял ее, лаская волосы дрожащими пальцами.

— Покажите.

Она вжалась в него, закрывая доступ к своим секретным местечкам, и пробормотала где-то около его сердца:

— Не могу.

— Я помогу вам. Только не открывайте глаза, что бы вы ни почувствовали. — Ибо мне не вынести того, что я в них увижу .

Большим пальцем он приласкал ямку у основания ее шеи, проник за ворот ее балахона и расправил ладонь, стараясь не задевать налитые груди.

— Здесь?

Она покачала головой.

— Покажите, где.

Она сместила его ладонь ниже и выдохнула, когда он через сорочку смял ее грудь.

— Здесь?

С закрытыми глазами она кивнула, по-прежнему держась за его руку. Он пропустил между пальцами кончик ее груди и легонько сжал, отчего она пискнула и часто задышала, толкаясь грудью в его ладонь.

Просунув вторую руку под низ ее балахона, он тронул поверх сорочки источник тепла в месте, где сходились ее ноги.

— И здесь?

Она напряглась, но не ответила, а просто зажала его ладонь между своими прохладными пальцами и жаром потаенного центра своего существа.

— Покажите мне, что вы делали, Ника.

Он ждал, не дыша, пока она к нему привыкнет, и когда она, вместо того, чтобы его направить, подалась бедрами ему навстречу, прижал увлажненную ткань сорочки к ее горячему естеству.

— Вот так? — Он вошел в нее кончиком пальца и ощутил, какая она мокрая.

Отдернув руку, она обняла его за шею и отвела бедра назад. Его палец выскользнул наружу. Верная своему обещанию, она не открывала глаз.

— Только это было не так прекрасно.

Его плоть упруго дернулась в ответ.

— Если позволите, я покажу, насколько прекрасным это может быть.

Медленным, осторожным движением он потянул край ее сорочки вверх по лодыжкам, выше колен, и, упиваясь ощущением ее кожи под своими ладонями, наконец добрался до белых, округлых бедер. Вновь нашел ее пальцем, и она, впуская его, развела ноги. Влажная, набухшая, она сжала его, задышала в такт его нежным толчкам, издавая тихие горловые стоны и обвивая руками его шею, ибо ноги отказались ее держать.

Он ничего не слышал кроме ее стонов и тяжелого стука своего сердца. Он хотел увезти ее далеко-далеко, чтобы никогда больше не отпускать, и напрочь забыл, кто он и где они, и что он обещал с нею сделать. Осталось только желание, снедавшее его — и ее — изнутри.

Когда она отпрянула, до него не сразу дошло, что случилось. Мало-помалу сознание вернулось к нему, и он вспомнил, где они, осознал, что он чуть было не натворил — чуть не овладел ею прямо здесь, на холодном и твердом полу часовни.

И задумался, в какой момент то, что было не более чем приятным способом достижения цели, стало для него самоцелью.

Слепо ступив назад, она натолкнулась на алтарную перегородку и осела на пол. Дрогнув ресницами, открыла глаза, медленно, как и он, возвращаясь из глубин потаенного мира, куда он ее увлек, в реальность.

— Опять приходил тот дух, — прошептала она, и шепот ее был полон смущения, страха и трепетного благоговения. — Как тогда, на болоте.

Он кивнул.

Сияние свечи выхватило из темноты опечаленные очи Богоматери.

Ника неотрывно глядела на него своими огромными глазами, как будто ждала, что у него проклюнутся рога или вырастут крылья. Как будто без этого она не могла дознаться до его истинной сущности.

Он сел с нею рядом и прислонился к деревянной перегородке. Взял ее за подбородок, с трудом усмиряя свои нетерпеливые пальцы.

Не сводя с него глаз, она погладила его по щеке, и он понадеялся, что отросшая щетина не слишком колется под ее пальцами.

— Поцелуйте меня, — попросила она, и ему стало стыдно за то, что он до сих пор этого не сделал.

Его язык окунулся в ее рот. Мягкие губы были такими податливыми, что голова вновь пошла кругом. К его пальцам льнули шелковистые медовые пряди, и когда поцелуй закончился, он потянул одну прядку, надеясь заодно вытянуть из нее улыбку.

Она улыбнулась, но улыбка вышла печальной.

— С лордом Ричардом я ничего подобного не испытывала.

Имя кинжалом вонзилось в живот, и его выбросило в реальность, к предательствам и гнусным обещаниям. Ладонями, все еще погруженными в ее волосы, он поднял ее лицо и заставил посмотреть себе в глаза, вспоминая, как Ричард приобнял ее у двери часовни.

— Что вы имеете в виду? Что он с вами делал?

Опустив голову, она какое-то время смотрела в пол. Потом перевела взгляд на него.

— Он пытался целовать… и трогать меня.

— И вы ему разрешали? — В глубине его затуманенного сознания всколыхнулась ревность.

— Нет, — ответила она. — Тогда я знала, чего хотела.

Ревность без следа растворилась в ненависти к себе. Чем он, по сути, лучше Ричарда?

— Ника, я не святой. — Он отпустил ее, чтобы она могла говорить, не отвлекаясь на его прикосновения.

— Если нет, то кто тогда я? Во имя чего Господь меня спас? Я думала, вы посланы, чтобы дать мне ответ. — Она встала и, покрутив бедрами, расправила помятую сорочку. — А вы вместо ответа подарили мне пергамент и эту влагу на белье. Но в моей жизни не может быть и того, и другого. И теперь мне нужно понять, какого выбора ждет от меня Господь.