Блайт Гиффорд - Дева и плут

— Благодаря вашим чистым устремлениям Господь даровал графу силы. — Он повысил голос: — Паломники, молитесь о чуде!

Уильям поднял руку.

— Я благодарен… за ваши молитвы.

У Гаррена защемило сердце. Еще недавно голос Уильяма был ясным и сильным, теперь же он напоминал старческое сипение.

— Я распорядился, — продолжал граф, — снабдить вас запасом еды на первый день.

— Вы очень щедры, лорд Редингтон, — сказал аббат, а Ричард насупился.

Уильям слабо повел кистью, словно отгоняя дым.

— Да будет всем известно, — он перевел дыхание, — что Гаррен принял паломничество вместо меня и несет с собой мое послание Блаженной Ларине.

Он схватился за живот, отвернулся и его вырвало в подставленную слугой кастрюлю. Гаррен прикрыл глаза, словно страдания Уильяма могли прекратиться, если на них не смотреть. Словно таким образом он мог повернуть время вспять.

— Давайте же помолимся о здоровье лорда Редингтона и о том, чтобы сэру Гаррену сопутствовал успех в его предприятии, а после я благословлю ваши посохи и вручу вам testimoniales , — поспешил произнести аббат.

Гаррен принял паломничество вместо меня . Что же они теперь о нем думают?

Доминика одарила его улыбкой, а остальные паломники застыли в священном трепете, точно он и впрямь был посланцем небес.

Все, кроме настоятельницы и Ричарда.

Прижавшись лбом к алтарной ограде, Доминика пыталась сосредоточить мысли на Боге. В конце церемонии аббат благословил ее посох поцелуем, и она тоже прижалась губами к сырому, плохо очищенному от коры и сучков, древку.

Затем ей вручили сопроводительное письмо от епископа — свиток с несколькими строчками, которые как по волшебству превращали человека в настоящего пилигрима. Пальцы Доминики покалывало от волнения, когда она прятала свиток в котомку, где уже лежали ее письменные принадлежности — перо, чернильница и обрывок старого пергамента. А еще ей не терпелось поскорее остаться одной и сравнить почерк писца со своими буквами.

Она опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Прислушалась к голосу Бога, стараясь не отвлекаться на присутствие Спасителя. Вдруг он наблюдает за нею? Проверить она не решалась. Он казался крепким и несгибаемым, как посох в ее руках — человеком, на которого можно опереться. Наконец она покосилась на него сквозь пальцы. Он тоже держал посох, но держал его как оружие и выглядел при этом так, словно ему не нужна была никакая поддержка — ни друзей, ни даже Господа.

Она крепко зажмурилась и напомнила себе, зачем собралась в путь.

Прошу тебя, Господи, подай мне знак, что я призвана служить Тебе и распространять слово Твое .

Доминика хотела прибавить «на понятном людям языке», но решила пока не смущать небеса дополнительными просьбами.

Открыв глаза, она взглянула на графа. Слуга вытирал с его лица пот. В разгар Черной смерти Господь пощадил лорда Уильяма, но забрал его отца, старого графа. Люди долго, много недель оплакивали его смерть. Она помнила, какими красными и воспаленными от слез стали глаза сестры Марии. Но его сына небеса пощадили, а спустя годы направили Спасителя, чтобы тот спас его снова.

Она помолилась о здоровье графа. Он был хорошим человеком, достойным Божьей помощи. И ее помощи тоже.

Прозвучало последнее «аминь». Паломники встали и, опираясь на посохи, вереницей потянулись к дверям. Проходя мимо графа, каждый останавливался и благодарил его за дневной запас еды.

Когда к нему приблизилась сестра Мария, он поблагодарил ее за работу над псалтырью, которую сжимал своими скрюченными пальцами.

Сестра ласково, с материнской заботой, отвела прядку тонких светлых волос с его покрытого испариной лба. Многие нынче побаивались к нему прикасаться. «Проказа», — шептали люди при виде розовато-белесой сыпи, которая покрывала его кожу.

Наконец дошла очередь до Доминики. Недолго поколебавшись, она пересилила страх и опустилась перед умирающим на колени. Лорд Уильям всегда был очень добр с нею — не в пример лорду Ричарду.

Граф приложил палец к губам.

— Помни. Никому.

Сжав губы, она кивнула и оглянулась. Лорд Ричард о чем-то переговаривался с аббатом и матерью Юлианой. Вспомнив, что аббат наказал им чистосердечно покаяться, она задалась вопросом, не равна ли недосказанность лжи. Хотелось бы верить, что нет. Лжи без слов не бывает. Только слова воплощают ее в реальность.

Когда она отошла, над умирающим склонился Спаситель и по-доброму тронул его за плечо. Насколько можно было судить, граф был ему дорог. Доминика испытала облегчение. Сэр Гаррен не будет медлить. Они доберутся до усыпальницы в срок и успеют спасти графу жизнь.

Вместе с сестрой они вернулись к алтарю, где преклонили колена, чтобы получить последнее благословление — от матери-настоятельницы. Доминика ждала ободряющих напутственных слов, но вместо этого мать Юлиана нагнулась к ее уху и чуть слышно прошептала:

— Помни: малейшая неприятность — и можешь не рассчитывать обрести среди нас дом. — Она отвернулась и на латыни обратилась к сестре Марии.

Доминика стиснула посох так, что в ладонь впился сучок. Другого дома кроме монастыря у нее нет и никогда не было.

Получив благословение, сестра Мария с трудом разогнула колени и поднялась на ноги. Лет ей было не больше сорока, но работа в скриптории преждевременно состарила ее тело. Только голос благодаря пению оставался молодым.

Доминика, еще не оправившись от потрясения, взяла ее под локоть. Покуда они медленно шли к выходу, глаза девушки затуманились слезами, и паломники, стоявшие на солнце снаружи, превратились в размытое серое пятно. Нет, не может быть, чтобы Господь позволил настоятельнице вмешаться в Его планы на ее жизнь.

Они остановились на пороге, и Доминика смахнула с ресниц слезинку.

— Что случилось, дитя? — Сестра Мария озабоченно тронула ее за плечо. — Почему ты плачешь? Ты передумала и хочешь остаться?

«Больше всего на свете», — подумала Доминика, но заставила себя улыбнуться. Незачем сестре знать, чем огорошила ее мать Юлиана. Она вздохнула и вытерла ладонь о колючую шерсть балахона.

— Конечно, хочу. Именно поэтому я и отправляюсь в путь. Чтобы потом остаться в монастыре навсегда.

— Но мир за его пределами огромен. За время пути многое может произойти.

— И я буду все это записывать, чтобы вспоминать о нашем путешествии, когда вернусь. — Она похлопала по котомке, где лежали ее сокровища: перо и драгоценный пергамент.

— Это ты сейчас так говоришь. — Глаза монахини подернулись печалью. — Может статься, ты передумаешь возвращаться.

— Конечно же, не передумаю. — Путешествие еще не началось, а Доминика уже отчаянно скучала по уютному убежищу монастыря. — Мне знаком каждый камушек в часовне, каждая ветка на деревьях в саду. Мое место здесь и нигде больше.