Марина Одинец - Блуждающий огонек

— Хорошо, дочь моя, — произнес он. И, помолчав, прибавил: — Лицо ваше мне незнакомо. Похоже, вы здесь впервые?

— Я много лет не была в Москве, но в детстве бывала в этом храме. Я дочь князя Шехонского, — сочла нужным пояснить Катя.

— Георгия? — уточнил пресвитер, произнося имя Катиного отца так, как оно было записано в святцах. — Рад, что вы наконец соединились со своей семьей, княжна. Знаю вашу почтенную матушку, княгиню Софью и брата Александра, тетушку вашу Акулину, — он бросил взгляд на стоявшую в отдалении Акулину Никодимовну. — А вот с отцом вашим мало знаком, он Божью обитель не посещает.

Катя слегка покраснела.

— Да, это верно. Мой отец неверующий… — эти слова дались ей с трудом.

— Вашей вины в том нет, — мягко сказал отец Серафим. — Возможно, когда-нибудь мы еще вернемся к этому разговору… — он снова раскрыл маленькие странички помянника, многозначительно помолчал. — А о здравии вознести молитвы вам не за кого?

Нельзя сказать, что в его голосе звучал упрек, но Катя невольно потупилась:

— Простите, батюшка, я об этом не подумала…

Отец Серафим успокаивающе качнул головой, так что рассыпались тяжелые волны темных волос:

— Ну что ж, бывает и так. Иные заботы вас тяготят, как я вижу. Но все-таки не забывайте о тех, кто с вами рядом. Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного, помните об этом.

Катя не ответила, борясь с охватившим ее внезапно раздражением. Она пришла в церковь для того, чтобы успокоить душу, а не выслушивать наставления. В самом деле, отца с его неверием можно понять!

Словно не замечая ее нервозности, отец Серафим прочел вслух написанные в помяннике строчки:

— Новопреставленного Аникея, новопреставленного Степана, новопреставленного иерея Адриана, новопреставленного Платона. — закрыл книжечку и поднял спокойные серые глаза на девушку: — Я не ошибусь, если скажу, что вы чувствуете свою вину перед этими людьми?

Катя во все глаза уставилась на него:

— Как вы догадались?..

— Догадаться нетрудно. Тот, у кого совесть чиста, помнит и живых, и мертвых.

Катя молчала. Что она могла ответить?

— Может быть, пришло время для исповеди? — негромко произнес отец Серафим.

Девушка медленно покачала головой:

— Дайте мне время, отче. Сейчас это еще слишком тяжело.

— Хорошо, дочь моя, — отозвался пресвитер. — Но не откладывайте слишком надолго. Грешник, который нерадит о покаянии, это раб тления. Не позволяйте же душе своей огрубеть в бесчувствии под грузом грехов. И помните: нас наказывает не Бог, нас наказывают наши грехи…

Она знала это. И знала также, что всему виной лишь она сама. Но для чего же Господь создал ее именно такой?..

Тем же вечером, узнав от Груни, что Александр и четверо его друзей расположились в гостиной за игрой в карты, Катя не смогла усидеть в своей комнате. Мысль о том, что Михаил, находясь в доме, не испытывает ни малейшего желания увидеться с ней, не давала покоя.

Что делать, она виновата сама. Наивно было думать, что получив пощечину, Бахмет будет сам искать встречи с ней, слишком он для этого горд. А ей безумно хотелось увидеть его и найти достойный способ к примирению, чтобы они снова стали друзьями. И она ничуть на него больше не сердится. Скорее, следует на себя сердиться, потому что совершив этот поступок, — жестокий, но такой мужской, он окончательно привязал ее к себе. И теперь душа стремилась только к одному: сделать и его пленником своих желаний, привязать к себе накрепко, чтобы стать единственной женщиной в его сердце.

Раздумывая так, Катя с помощью Груни переоделась в самое красивое, на ее взгляд платье из перешитых маменькиных, — зеленое с серебристой отделкой, освежила прическу. Отражение в зеркале ей понравилось и, войдя в парадный зал, она устроилась за клавесином на гнутых ножках, стоявшим в глубине помещения, задумчиво огладила рукой крышку розового дерева и коснулась клавиш. Нежный, хрустальный звон вырвался из-под пальцев и затих в воздухе.

Катя не то чтобы хорошо играла, в деревне у нее были только простенькие клавикорды в переносной коробке, половину струн которого она сломала еще в детстве, но незатейливую пьеску она все-таки была в состоянии сыграть.

Пальцы забегали по клавишам, ошибаясь от волнения, так что понять, что это за мелодия, было нелегко. Но в любом случае, с досадой убедилась Катя минуту спустя, звук клавесина был слишком тихим и, похоже, поглощенные игрой гвардейцы, расположившиеся за стеной, его просто не слышали.

Она подождала еще пару минут, продолжая играть и чертыхаясь себе под нос каждый раз, когда фальшивила. Нет, зря она это затеяла. Восхищаться тут нечем, скорее сочтут неумехой, которой медведь на ухо наступил. И Катя раздраженно поднялась на ноги. Покружив немного по залу и прислушиваясь к голосам из-за двери, она окончательно поняла: ни один из них не выйдет и не попытается завязать разговор. Ведь она сама велела друзьям брата держаться подальше от нее. Вот ведь дура!

А еще несколько минут спустя она решилась на поступок, за который ей непременно влетело бы от maman, окажись она рядом. Решительно распахнув двери, ведущие в гостиную, Катя переступила порог и оглядела пятерых приятелей, устроившихся за ломберным столом. Оживленно обсуждая ставки, они не сразу заметили ее появление, но заметив наконец, дружно поднялись и уставились на девушку.

— Добрый вечер, господа, — поздоровалась Катя.

Они нестройно ответили, явно немного стесненные ее вторжением в их мужской рай. Михаил ограничился молчаливым поклоном и сразу же отвел от Кати подчеркнуто безразличный взгляд. Сказать, что это было обидно, значило, не сказать ничего. Но широкая улыбка, которой сиял пожирающий ее глазами Бухвостов, все-таки немного утешила Катю. Хоть кто-то ей рад. Щербатов и Аргамаков смущенно теребят в руках карты, а Александр смотрит на нее выжидательно и кажется, чуточку сердито.

— Да вы садитесь, господа, садитесь, — словно не замечая недовольства брата, Катя приблизилась к ним, опустилась на свободный стул, который заботливо придвинул ей Аргамаков.

Теперь наконец сели и они, и за столом воцарилось неловкое молчание.

— Во что играете? — спокойно осведомилась Катя, наслаждаясь их смущением.

— В фараон, — буркнул Александр.

Катя бесцеремонно заглянула в денежный ящик, наполненный стопками ассигнаций, и хмыкнула в знак удивления:

— Я смотрю, игра у вас отнюдь не коммерческая, а вполне себе азартная. Не разоритесь, нет?

Михаил молча усмехнулся, не глядя на нее. Александр хмуро произнес:

— Катерина, ты нам нравоучения пришла читать?

— Ну что ты, откуда такие мысли! — Катя невинно захлопала ресницами.