Марина Одинец - Блуждающий огонек

Катя с любопытством уставилась на княгиню, а сидевшая рядом Женни порозовела и мучительно зажмурилась, словно от стыда за глупость невестки. На несколько мгновений в гостиной воцарилась неловкая пауза, которую затем прервал спокойный голос князя Шехонского:

— Да будет так, Дарья Аполлинарьевна.

Он улыбнулся княгине Комете, запоздало смутившейся своих неосторожных слов. Улыбнулся с такой нежностью, что Катя невольно потупилась. Но хмурый взгляд maman, брошенный вскользь на мужа и гостью, перехватить успела. И к собственному стыду, ощутила в глубине сердца всплеск какого-то пакостного злорадства.

Тему разговора поспешно переменили. Кате подумалось, что свое мнение о непостоянстве цесаревича, княгине стоило бы высказывать лишь в тесном семейном кругу. Но, похоже, никого, кроме нее и Женни, невинное злословие Дарьи Аполлинарьевны особо не впечатлило, должно быть, Шехонские к ее выходкам давно привыкли.

Наконец заговорили о предстоящем у Гагариных бале. И Дарья Аполлинарьевна, узнав, что Кате необходимы уроки танцев, тут же посоветовала лучшего в Москве maestro di ballo[1], Антонио Ринальди, который был учителем двух ее дочерей.

— Фоссано[2], конечно, ставит себя очень высоко, — говорила Гагарина, — и запросит немало, но его уроки того стоят! Недаром же он многие годы возглавлял Императорскую балетную труппу при государыне Елизавете Петровне. И дети его любят.

— Нам и в самом деле нужен самый лучший учитель, — согласился отец. — Ведь времени до бала осталось совсем немного. Увы, мы поздно спохватились. Я по наивности думал, что наша Катрин и без того умеет все на свете, и учиться ей ничему не нужно.

Дамы рассмеялись.

— Я уверена, Юрий Александрович, что ваша дочь грациозна, как фея, так что, дело за малым! — сказала Женни, застенчиво улыбнувшись князю Шехонскому.

— Благодарю, Евгения Николаевна, — князь тепло улыбнулся в ответ.

— Вот и славно! — воскликнула Дарья Аполлинарьевна. — Договаривайтесь с маэстро, а брать уроки вам будет удобно в нашем доме. У нас очень весело, собирается большая компания: Львовы, Аплечеевы, Щербатовы, Мельгуновы, Кайсаровы и, кстати, вашего друга Барятинского дочки, князь!

Отец немедленно принял предложение, а Катя мысленно вздохнула, представив свое обучение танцам в обществе детей. Едва ли там найдется кто-то ее возраста. К примеру, старшей дочери Барятинского, о котором упомянула Гагарина, всего двенадцать. Но как иначе учиться танцам? В детстве, до отъезда из Москвы, она тоже занималась танцами в большой компании детей разного возраста и, помнится, было очень весело.

Когда Гагарины уехали, взяв с Кати обещание вернуть визит в самое ближайшее время, отец сказал:

— Ты очень нравишься Дарье Аполлинарьевне, Катенька, и я рад этому. Ее любят в свете и, если она станет для тебя в некотором роде патронессой, твой успех обеспечен.

— Она мне тоже очень нравится, отец, — кивнула Катя, — но… разве я недостаточно хороша, чтобы добиться успеха без чьей-либо протекции?

Она смотрела на отца с видом полной невинности, только капризно надутые губки выдавали ее истинное настроение. Юрий Александрович рассмеялся при виде этой жеманной гримаски и, обняв дочь за плечи, поцеловал в макушку:

— Ah, les femmes, les femmes! Vous êtes incorrigible. (Ах, женщины, женщины! Вы неисправимы. (франц.)

И ушел, не прибавив больше ни слова. А Катя, отбросив свою глупую маленькую обиду, всерьез задумалась о том, что же все-таки связывало отца с княгиней Гагариной. И как отнесется maman к ее сближению с этой дамой и ее семейством?

В тот же день в дом Шехонских был приглашен итальянский танцмейстер Антонио Ринальди. Перед его талантом благоговела вся Москва, и маэстро пользовался этим достаточно беззастенчиво. Стоимость его уроков, как и говорила княгиня Гагарина, оказалась просто фантастической, но отец был тверд в своем решении избрать на эту роль именно Ринальди.

— Я не ожидал, что синьорина настолько взрослая, — без обиняков объявил маэстро, увидев Катю. — Вы должны были пригласить меня много раньше, Eccellenza. (Ваше сиятельство (итал.)

«Эчеленца» покачал головой:

— Не будем терять время, вздыхая об упущенных возможностях, маэстро. Лучше скажите мне: вы беретесь за обучение моей дочери?

— Да, разумеется, — отозвался Ринальди, окидывая пристальным взглядом напряженную Катю. — Вы платите, Eccellenza, и я в вашем распоряжении. Но прошу вас, signorina principessa, сделайте несколько шагов. Я должен посмотреть, как вы двигаетесь.

Несколько мгновений Катя настороженно разглядывала бесцеремонного итальянца, но поняв, что выхода нет, выпрямила спинку и заскользила по паркету. Ей казалось, что каждое ее движение — верх грации и изящества, и она обескураженно замерла, услышав негодующий возглас Ринальди:

— No, no! Questo è impossibile! (Нет, нет! Это невозможно! (итал.) Вы не умеете ходить, синьорина принчипесса, совершенно не умеете!

Маэстро замахал руками и сморщился, словно во рту у него был лимон. Катя задохнулась от возмущения:

— Я не умею ходить? Да что вы о себе возомнили? А вы вообще прыгаете, словно с кочки на кочку!

Князь Шехонской закашлялся, чтобы скрыть невольный смех, но тут же бросил укоризненный взгляд на дочь. Ринальди остался невозмутим:

— У вас был когда-нибудь учитель танцев?

— Очень давно.

— Это заметно. Поскольку пользы он вам все равно не принес, забудьте о нем.

— Моя дочь собирается на бал через две недели, — вставил отец.

Услышав это, маэстро энергично затряс головой:

— Это совершенно невозможно! Ничтожно мало времени, я не смогу за такой срок дать ей достаточно навыков. Едва ли она сумеет достойно танцевать что-то кроме полонеза.

— Если вы сосредоточитесь на обучении вместо того, чтобы критиковать меня, — сухо отозвалась Катя, — то я сумею достойно танцевать не только полонез. Я схватываю на лету, маэстро, и уверена, что не разочарую вас.

Ринальди разразился странным трескучим смехом, склонив голову набок и с любопытством разглядывая будущую ученицу.

— Ваш апломб просто восхитителен, синьорина принчипесса! Ну что ж, давайте заниматься. И не жалуйтесь потом, если на дебютном балу в вас будут тыкать пальцами: я вас предупредил!

Так начались эти уроки, ставшие для Кати, что бы она ни говорила, нелегким испытанием. Ринальди был преподавателем строгим до свирепости, въедливым, занудным, насмешливым. Хвалить было не в его правилах; каковы бы не были успехи ученика, он большей частью оставался недоволен.

Для Кати долгое время было загадкой, почему ученики Ринальди, несмотря на эти малоприятные свойства его натуры, все-таки искренне привязаны к нему. Не раз и не два в присутствии Кати он доводил до слез своих маленьких учениц грубыми придирками, но отчего-то, едва высыхали слезы, они истово продолжали свои экзерсисы, сияя от радости, если на сей раз маэстро ругал их меньше обычного.