Екатерина Каблукова - Приказано жениться

Поклонившись дамам, Шувалов вышел.

После ухода начальника Тайной канцелярии в комнате воцарилось молчание.

– Гриша, Александр Иванович прав. Вам придется поторопиться, – заметила Анна Михайловна.

– Да. Отец просто так все не оставит, – вздохнул Белов.

– Оно и понято: вы у него единственный сын, – отозвалась Бутурлина.

– Вы о чем? – не понял Левшин.

Григорий усмехнулся, взъерошил ладонью волосы:

– Женюсь я, Сашка!

– Это как? – не понял тот.

– Ну, знамо дело как: в церкви, перед Богом. Да, хочу представить тебе свою невесту. Впрочем, ты с ней уже хорошо знаком! – Григорий с улыбкой взял Настю за руку.

Вдоволь налюбовавшись ошеломленным выражением на лице друга, преображенец повернулся к хозяйке дома:

– Анна Михайловна, не сочтите за дерзость: дозвольте в вашем доме венчаться!

От этих слов Настя вздрогнула и с испугом посмотрела на жениха. До сих пор свадьба была чем-то очень отдаленным. Это должно было случиться, но гораздо позже.

– Чем же вам, Гришенька, храм не угодил? – усмехнулась хозяйка дома.

– В храме всякое случиться может… а тут… скажем, что я при смерти, святой отец не откажет.

– Матери боитесь? – понимающе протянула Анна Михайловна.

– С чего мне её боятся? – прищурился Белов.

– Что рыдать начнет, святого отца жалобить будет.

– Зная Евдокию Андреевну, она любую свадьбу в похороны превратит, – фыркнул Левшин, который недолюбливал мать друга.

Впрочем, эта нелюбовь была взаимной и началась отнюдь не по вине кавалериста. Просто родители Григория полагали, что не пристало наследнику рода водить дружбу с не пойми кем, посему всегда с брезгливым снисхождением посматривали на Левшина.

– Саш, ты еще не ушел? – беззлобно спросил Григорий, игнорируя замечание друга. – Али без коня ты не двигаешься?

– А то ты мне коня подаришь, чтоб я к попам ездил? – отпарировал тот.

– Я-то подарю, ты ездить будешь?

– На хромой кляче, которую ты выберешь?

– Почему это хромой?

– Потому что, Гришка, в конях ты смыслишь чуть меньше, чем я в преображении. Обманут тебя барыги, как пить дать! – выпустив эту стрелу, Левшин встал и направился к двери.

– Погодите! – окликнула его Настя. Она встала и решительно взглянула на озадаченного жениха. – Ты, Гриша, лишь одно забыл: у меня согласия спросить!

Бутурлина одобрительно хмыкнула.

– Так между нами все уж давно решено! – возразил Белов, слегка растерявшись. – Государыней приказ дан… Да и…

Настя упрямо сжала губы и скрестила руки на груди, всем своим видом давая понять, что не собирается уступать. На самом деле при одной мысли о том, что она сегодня предстанет перед священником и скажет «да», тем самым вверив всю дальнейшую судьбу преображенцу с ярко-синими глазами, становилось страшно.

Девушка нерешительно взглянула на Анну Михайловну, старательно делающую вид, что не прислушивается к спору, затем на Левшина, терпеливо стоявшего в дверях. Странно, но невольные свидетели будто бы придали сил.

– Я не хочу так, – твердо сказала девушка.

– Как «так»? – зарычал Белов, теряя терпение.

Голова от слабости кружилась, а ноги подкашивались. Григорий понимал, что не выстоит в церкви венчальную службу, но после этой ночи медлить не стоило, а признаваться перед женщинами в болезненной слабости не хотелось.

– Ото всех скрываясь, точно… – Настя осеклась, вспомнив, что было ночью.

Осознание того, что Григорий прав, и с венчанием затягивать не стоит не прибавило ей настроения. Белов провел рукой по лбу, утирая пот, и хмуро взглянул на невесту.

– Между нами уж давно все решено, что затягивать? – сквозь силу спросил он.

Вокруг все плыло, глаза то и дело застилал туман. Лишь чистое упрямство не давало сдаться и уползти в логово, поджав хвост.

Балансируя на краю сознания, Григорий не сразу уловил слишком знакомые голоса, звучавшие у крыльца.

Потом послышались шаги, дверь распахнулась, Тихон в сбившемся парике вошел в комнату и торжественно объявил.

– Господин и госпожа Беловы.

Настя вздрогнула и испуганно взглянула сначала на жениха, потом на хозяйку дома. При мысли о том, что придется смотреть в глаза родителям Белова, девушку охватил страх. Мать Григория и так считала, что неугодная невеста околдовала ее сына, и Настя полагала, что обвинения вполне оправданны. В который раз она пожалела, что ночью поддалась соблазну.

Григорий тоже скривился, прекрасно понимая, что родители пожаловали не просто справиться о его здоровье.

– Гришенька, вы же понимаете, что отказывать вашей матушке я не могу… – вежливо, но твердо произнесла Анна Михайловна.

– А я и не настаиваю, – отозвался тот.

– Проси, – почти благостно кивнула Бутурлина лакею, расправляя пышные кружева на платье.

Лакей поклонился и широко распахнул двери, впуская посетителей. Первым в комнату шагнул Петр Григорьевич. При виде сына бледного и без ставшего уже привычным мундира, Белов-старший нахмурился.

– Гришенька… – Евдокия Андреевна картинно всплеснула руками— Счастье то какое! Живой!

Она собиралась кинуться на шею сыну, но под сердитым взглядом мужа замерла, торопливо достала кружевной платок и приложила к глазам.

– Я всю ночь на коленях простояла, о тебе Бога молила, – всхлипывая сообщила она, – Чтоб простил… на путь истинный наставил…

Петр Григорьевич тем временем обвел взглядом присутствующих, задержавшись на Насте, потом скривился при виде Левшина и запоздало холодно поклонился хозяйке дома:

– Госпожа Бутурлина, прошу прощение за столь неподобающий визит…

– Что вы, Петр Григорьевич, – отмахнулась Бутурлина, которую явно забавляло такое поведение, – Я все понимаю. Сын. Единственный.

– Именно, – голубые глаза зло сверкнули. – Правда, избалован бабами вне меры. Вон мать до чего довел!

В подтверждение слов мужа Евдокия Андреевна громко всхлипнула. Григорий нахмурился. Он знал, что мать действует так специально, чтобы еще больше разозлить отца, не терпящего женских слез и истерик.

В любое другое время преображенец возмутился бы, но сейчас он понимал, что слишком слаб, чтобы ясно мыслить и обязательно проиграет, потому промолчал, лишь глаза упрямо сверкнули.

– Гришенька, – Евдокия Андреевна ахнула, выныривая из-за своего платка. – У тебя глаза опять синие! Петр Григорьевич, глянь, счастье то какое!

Она подлетела к сыну и все-таки повисла на шее. Отец недоверчиво смотрел на наследника.

– Значит ли сие, что ты все-таки оставил богомерзкое занятие в зверя перекидываться? – поинтересовался он.

– Нет, – почти выдохнул Григорий, стараясь не морщится от боли. В порыве радости мать умудрилась задеть больное ребро и растревожить рану.