Арина Теплова - Крепостная

Так отчего же он, Елагин, не мог сделать ее своей? Да он не мог решиться открыто сказать Грушеньке о том, что любит ее и обожает. Но мог без слов показать девушке, что она будет принадлежать ему и станет его женой. И она бы непременно смирилась со своей участью, ведь Андрей прекрасно помнил, что она два раза отвечала на его поцелуи своими губами и обвивала руками его шею. Из этого он делал вывод, что также небезразличен девушке.

Но теперь изменить ничего было нельзя, сделал трагичный вывод молодой человек. Именно князь Урусов оказался хитрее, проворнее и наглее его. А он, глупый романтик и воздыхатель, все боясь обидеть Грушу своей пламенной любовью и сдерживая почти год свои страстные порывы, остался в дураках.

Андрей перевернулся набок. Не выдержав гнетущего напряжения, он зло саданул по постели кулаком. Ощущая, что этого недостаточно для успокоения терзаний сердца, он со всей силы ударил пару раз кулаком по беленой стене прямо перед его лицом. Почувствовав боль и убрав кулак, молодой человек увидел, что разбил руку в кровь. Ругаясь оттого, что кровь с его пальцев полилась на постель, он проворно вскочил со своей узкой кровати и, быстро подойдя к кувшину с водой, обмыл руку, видя, что кулак сильно разбит. Однако он отчетливо ощущал, что физическая боль ни на грамм не остудила душевной, которая терзала все его существо. Умывшись, Андрей заметил, что раны все еще кровоточат. Наскоро перевязав руку платком, он подошел к небольшому зеркалу, висевшему на стене. Собственное лицо с бородой, усами и взлохмаченными темно-русыми густыми вихрами показалась Елагину страшным по сравнению с красивым, утонченным лицом Урусова.

Недолго думая, Андрей приготовил мыльную пену и, достав из небольшого ящичка бритвенные принадлежности, начал упорно, настойчиво намыливать густую темную поросль, намереваясь избавиться от нее. Бороду он отрастил еще пять лет назад, с ней было проще ухаживать за собой. За неимением излишка свободного времени Елагин вполне примирился с бородой и два раза в неделю ездил к знакомому цирюльнику в Калугу, который подравнивал и подстригал его. И, по мнению Андрея, этого было вполне достаточно для наведения порядка в его облике. Но в данную минуту, отчего-то в душе завидуя аристократизму, напыщенности и красоте князя, Андрей думал об одном — показать Грушеньке, что он, Елагин, не хуже этого богатого развратника. Понимая, что теперь ему придется бриться каждый день, ибо иначе его лицо будет неприглядно выглядеть, Андрей сантиметр за сантиметром сбривал темную бороду.

Молодому человеку пришлось проделать эту процедуру дважды, чтобы убрать всю нежеланную растительность. Оставив шапку густых темных волос на голове и умело причесав чуть набок непокорную гриву, Андрей хмуро и критически осмотрел себя в зеркало. Он отметил, что его нос, лоб и верх щек уже загорели, а нижняя часть лица была уж больно светла. Однако знал, что через пару недель загар станет равномерным. Удовлетворенно смыв остатки мыла с лица, он начал проворно намыливать шею и подмышки. Закончив с этим, Елагин быстро облачился в свой неизменный наряд: темные брюки, светлую простую рубашку без горла, короткий простой черный сюртук и мягкие кожаные сапоги. Он стремительно вышел из комнаты, понимая, что надо немедленно заняться делами, чтобы отвлечься, пока ужасные дикие думы о Груше окончательно не свели его с ума.

Когда около восьми Андрей зашел на кухню, собираясь позавтракать, там уже находились Матрена, Михей — дворник — и три дворовые девки в простых платьях из темного сукна, которые помогали на кухне. Елагин прошел внутрь и сухо поздоровался со всеми. Проша и Маня, которые стояли у хозяйственного стола, нарезая овощи, невольно повернули на его голос головы и удивленно уставились на молодого человека, увидев его гладко выбритым. Отчего-то девицы быстро о чем-то зашушукались и, пытливо глядя на Андрея, смущаясь, захихикали. Дуня, которая мыла посуду, тоже обернулась. Елагин проигнорировал косые взоры девиц и уселся за дубовый обеденный стол.

— Оладушек изволите откушать, Андрей Прохорович? — услужливо спросила кухарка, приблизившись к управляющему.

Андрей обратил благодарный добрый взор на пожилую женщину и глухо заметил:

— Да, Матрена попробую, спасибо.

— Сейчас подам, — довольно кивнула та и поспешила к плите.

Елагин вновь нехотя перевел глаза на трех молодых девок, которые стояли неподалеку. Они то и дело, бросали на него долгие призывные взоры и как-то глупо хихикали, перестав резать овощи. Чувствуя, что это повышенное внимание совсем ему не по душе, Андрей, не выдержав, строго вымолвил:

— У вас что, дел нет? Что уставились-то, на мне узоров нет!

Молодой человек поочередно зыркнул на них ледяным недовольным взглядом, и девушки отвернулись, продолжая делать свои дела. И лишь Проша, явно не смутившись от выпада Елагина, как-то криво усмехнулась, но так и продолжала глазеть на него. Матрена быстро поставила перед молодым человеком большую тарелку с горячими оладьями и глубокую миску со сметаной. Андрей чуть отлил в свою тарелку. Взяв оладушку, он, обмакнув ее в сметану, откусил.

Проша, так и не спуская с Елагина внимательных заискивающих глаз, медленно подошла к молодому человеку. Остановившись через стол от него и глядя в упор на Андрея, проворковала:

— А че это вы, Андрей Прохорович, сегодня у нас такой красивый? Побрились никак?

— Не твоего ума дело, — пробубнил Андрей, смутившись, и уткнулся глазами в тарелку. Он взял вторую оладушку.

— Никак жениться надумали? — вдруг громко произнесла Проша. Елагин метнул на нее предостерегающий хмурый взор и вновь уткнулся взглядом в тарелку, проигнорировав наглый вопрос девушки. Остальные девки глупо захихикали, вновь уставившись на Елагина, а Матрена охнула.

— Прошка, сходи на двор, зелени мне нарви, — велела ей строго кухарка, видя, что обнаглевшая Прасковья прямо прилипла к управляющему и не дает ему спокойно есть. Но та даже не сдвинулась с места, а нагло уселась на скамью напротив Андрея и, как-то уж больно призывно улыбнувшись, произнесла:

— Так вы меня в жены возьмите, Андрей Прохорович. Уж я бы вовсе не против была…

— Прошка! — возмутилась Матрена.

Елагин же, подняв взор на Прошу, вмиг рассердился и, испепеляя девицу злым взглядом, прочеканил:

— Всыпать бы плетей по твоему длинному языку, может, тогда помолчишь немного.

— Только стращать и умеете, — проскрежетала обиженно Проша. — А может, я так смогу зацеловать, что вовек другую девку не захотите…

— Ты что, совсем ошалела? — грозно произнесла Матрена и, подойдя к девушке, со всей силы стукнула ее половником по плечу. — Иди на двор, кому сказала! Дай спокойно поесть Андрею Прохоровичу!