Эми Хармон - Потерянные сердца

– Много Лиц хотела лошадь, – говорит Черная Краска, обращаясь ко мне на пауни. – Я дам ей две.

Я поворачиваюсь к Наоми, стараясь не выдать своего изумления. Она кусает губу, переводя взгляд с меня на саврасого.

– Я же говорила, что добуду тебе лошадь.

– Он хочет дать тебе двух.

Ее брови приподнимаются, но она наклоняется, велев Уайатту помочь, и начинает показывать вождю все, что заработала для обмена. Он подзывает скво, чтобы собрать трофеи, и осматривает каждый из них, оставляя то, что ему не нужно.

– Скажи ему, что козу я оставлю себе, – просит Наоми, поднимая взгляд на меня. – Мама мечтала о козе. Коровы совсем не дают молока, и она боится, что Ульф не наедается. Он все время голодный.

Я выполняю ее просьбу, и Черная Краска соглашается оставить козу. Женщины складывают трофеи Наоми на волокушу, быстро разбирая гору вещей. Когда они заканчивают, Черная Краска кивком указывает на лошадей.

– Бери, белый пауни. Рыжая пони спокойная. Старая. Пусть на ней ездит Много Лиц, так она не сможет от тебя убежать. А ты возьми молодого, так ты всегда сможешь ее догнать. – Губы вождя насмешливо кривятся.

Уайатт и Наоми смотрят на меня в ожидании перевода, но я молчу. Черная Краска кидает мне чумбуры лошадей и, бросив прощальный взгляд на Наоми, удаляется. Воин с украшениями в волосах и скво с волокушей следуют за ним. Саврасый издает ржание, бьет копытом и мотает головой, зато гнедая кобыла тут же наклоняется, ища, что можно пожевать, тем самым подтверждая слова Черной Краски.

– Как это все случилось? – спрашиваю я у Наоми, тихонько выругавшись.

– Это сестра Черной Краски. – Она указывает на женщину, которая все это время стояла на пороге дома, наблюдая за происходящим. Теперь она кивает и улыбается. – Мама хотела сама что-нибудь добыть и решила, что, возможно, у нас получится поговорить с этими женщинами, раз уж у них белые мужья.

Я молча смотрю на Наоми, ожидая продолжения.

– Думаю, она послала кого-нибудь к брату. Мы только остановились поговорить с ней и еще несколькими женщинами, и тут же явился вождь дакота с несколькими спутниками. Они привезли стопку шкур, чтобы я их разрисовала. Ты пришел, когда они уже уехали, но к тому времени успела собраться толпа. Уайатт придумал принести зеркало. Муж этой женщины, тот, что в енотовой шапке, сказал, что Черная Краска вернется и приведет лошадь. Я постаралась сделать так, чтобы мне было чем расплатиться.

Мне остается лишь изумленно покачать головой:

– И что ты будешь делать с двумя лошадьми?

– Отдам тебе, – пожимает плечами она. – Полагаю, ухаживать за ними не сложнее, чем за мулами. Может, время от времени буду брать кого-нибудь из них прокатиться, если они не строптивые.

– Как он понял, что ты хочешь саврасого? – изумленно спрашиваю я. Ведь не случайно же его выбрали.

– Я нарисовала ему картинку. – Она улыбается усталой, но довольной улыбкой, а Уайатт смеется.

ПОСЛЕ ФОРТ-ЛАРАМИ МЫ продолжаем путь по северному берегу, хотя в путеводителях, которые мы купили за пятьдесят центов в Сент-Джозефе, такой маршрут не указан. Мистер Эбботт говорит, это новая дорога, намного лучше старой. Если бы мы пошли «по-старому», пришлось бы еще два раза переправляться через Платт – у Ларами и у Дир-Крик, – набивая карманы паромщиков, которые зарабатывают на наивных путешественниках. Никому из нас не хочется лишний раз переходить Платт, а уж тем более лишние два раза, так что мы соглашаемся последовать за мистером Эбботтом через неизведанные места.

Пейзажи меняются. Исчезают равнины и замки из песчаника. Мы сворачиваем на север, уходя дальше от реки, чтобы обойти каньоны, через которые невозможно переправиться, и медленно поднимаемся от речного бассейна к холмам, заросшим кедрами и соснами. Оглядываешься – за спиной красота. Смотришь вперед – там чудеса. Я никогда раньше не видела гор. Таких – не видела. Мистер Эбботт показывает нам пик Ларами, огромную темную пирамиду, чья верхушка теряется в облаках. За ней виднеется целая цепочка вершин.

– Это Черные холмы, – говорит Эбботт, хотя они намного выше всех холмов, какие я когда-либо видела.

Он говорит, что переходить мы их не станем, будем двигаться вдоль. Хотя когда мы спускаемся в долины, то уже почти не обращаем на них внимания. Трава здесь местами редкая, местами густая, и Джон вечно перегоняет Котелка и мулов на участки посочнее, сидя верхом на саврасом, который еще не привык к седлу Дамы. С каждым днем Джон старается ездить на нем все больше и больше, но ворчит, что после покладистого Самсона это все равно что скатиться с горы, пересчитав задом все камни. Но саврасый – красавчик, и ему нравится мчаться галопом. Джон говорит, что на нем, наверное, охотились на бизонов, потому что этот конь вечно норовит пуститься с кем-нибудь наперегонки. Время от времени он срывается с места, будто желая прокатить Джона с ветерком. Тот разговаривает с конем на пауни – для моего уха звучание его языка ничем не отличается от речи скво, которые так восхищались моими рисунками. Так или иначе, я уверена, что саврасым он доволен.

Гнедая послушна и не возражает против всадника, хотя Джон, похоже, ее недолюбливает. По-моему, ему не нравится, что Черная Краска подарил ее мне. Я начала ласково называть ее Красной Краской, чтобы его подразнить. А новую козу я назвала Гертой. Она так же покладиста, как гнедая, и лошади с мулами охотно мирятся с ее обществом, даже когда ее перекидывают через седло, чтобы она не отстала в дороге. Ее молоко для нас настоящее спасение. Ульф наконец начал наедаться и лучше засыпать по ночам. Я все равно использую его как повод навещать Джона, но наши ночные прогулки стали намного короче, и я больше не засыпала в траве с малышом на руках.

Мы проходим величественные округлые колонны и огромные серые горы, чьи вершины присыпаны белым, но вместо простора прерий их окружают серебристые ручьи и зеленая хвоя сосен и кедров. Воздух здесь совсем другой, разреженный. У некоторых начинает кружиться голова, другие и вовсе сходят с ума. Может, это та самая золотая лихорадка, о которой так много говорят? Целые караваны сворачивают с дороги и принимаются копать, когда до них доходят слухи о богатых месторождениях, обнаруженных в устье ручья на южном тракте. Среди нас тоже появляются те, кто хочет остановиться на денек и осмотреть окрестности, может, немного покопать, но здравомыслие все же одерживает победу.

По пути мы встречаем нескольких переселенцев, повернувших обратно, и еще двух мужчин, которые направляются в Форт-Ларами с третьим, скрученным и привязанным к спине лошади. Они рассказывают Эбботту, что этот человек сошел с ума и убил сестру и ее мужа и теперь его везут в форт на суд. Похоже, этот малый устал от родственников, постоянно говоривших ему, что делать, и застрелил их. В караване предлагали просто повесить его, и дело с концом, но нашлись и те, кто начал его оправдывать. Мужчины, везущие убийцу, говорят, мол, ему повезло, что его будут судить. В караване, который на три дня опережает наш, один человек пырнул другого ножом, оставив его жену вдовой, а детей сиротами. Его повесили на дереве. Скорее всего, мы пройдем место казни через пару дней.