Эми Хармон - Потерянные сердца

Мы встаем лагерем у родников, где вода бьет прямо из скал – такая чистая, холодная и сладкая, что нам не хочется уходить. Но потом Гомер Бингам замечает листок бумаги, прибитый к дереву, с рассказом об убийстве мужчины, женщины и ребенка, чьи тела обнаружили неподалеку под терновым кустом. У всех троих было перерезано горло. Здесь же мы находим их могилы, заваленные камнями, чтобы их не разрыли волки. Место захоронения помечено простой деревяшкой с надписью: «Мужчина, женщина, мальчик».

«Опасайтесь индейцев», – предупреждает записка. Мистер Колдуэлл и многие другие требуют немедленно сняться с лагеря, хотя без подробного путеводителя мы не знаем, сможем ли найти другое место с питьевой водой и хорошей травой.

Мы почти никогда не собираемся на вечернюю молитву: люди устали и предпочитают помолиться сами. Тяготы пути заставили всех махнуть рукой на соблюдение правил. Но в этот вечер пастор Кларк собирает всех нас, чтобы помолиться за упокой душ усопших и попросить у Господа защиты от всех, кто хочет причинить нам зло.

Джон не верит, что это сделали индейцы. Говорит, скорее это был головорез из числа переселенцев, который не стал упускать возможность украсть снаряжение и животных.

– Индеец никогда не стал бы скрывать то, что сделал. И повозку не забрал бы. Если тела были спрятаны, значит, кто-то пытался выиграть время, – объясняет он пастору.

Учитывая, сколько слухов ходит о стычках и убийствах внутри караванов, Джон вполне может оказаться прав. Он говорит, что проще винить во всем индейцев, чем поверить, что это сделали свои же, и я вынуждена с ним согласиться. Так или иначе, все напуганы, охрана удвоена и всем плохо спится в эту ночь. Несколько месяцев плохого сна и тяжелого пути, не говоря уже о придорожных могилах и постоянном горе, изрядно нас измотали. Удивительно, как мы все еще не сошли с ума.

Сегодня мы в последний раз видим Платт, и никто не грустит по этому поводу. Мы рады наконец расстаться с мелкой грязной рекой, которая сопровождала нас от самого Форт-Кирни. Однако, несмотря на смех и притворную бодрость, мы подозреваем, что дальнейший путь будет труднее пройденного. И очень быстро убеждаемся, что так и есть.

Целый день мы ползем через болотистую долину, а на следующий – взбираемся на Проспект-Хилл. Он крутой, каменистый и сухой. После спуска с него нас ждут десять миль пути по щелочной пустыне. Белая пыль налипает на ноги и одежду. Травы нет, воды нет, древесины тоже. Только пыль. Весь день мы идем, глядя под ноги в поисках бизоньих лепешек, чтобы было из чего развести костер во время привала. Впрочем, мы очень скоро понимаем, что бизоны не частые гости в этих местах. Люди из предыдущих караванов побросали здесь целую гору пожитков, чтобы облегчить животным работу. Куда ни посмотри, везде валяются наковальни и плуги, ведра и бочки, походные печи и цепи для повозок. Все это выглядит в разы хуже, чем то, что происходило в начале пути. Нас окружает кладбище волов, железа и стали. Среди разбросанного скарба лежат мертвые животные, не сумевшие продолжить путь, как ни старались владельцы облегчить их ношу.

Один из волов в папиной упряжке, получивший от Уэбба имя Одди, падает в полдень, и мы не можем его поднять. Мы распрягаем его и пытаемся привести в чувство, выливая драгоценную воду из бочек на черный язык бедняги, но в последние дни он и так был очень слаб. Становится ясно, что его не спасти.

– Отравился щелочью, – тут же определяет Эбботт.

По его словам, это лечится, но нам не из чего сварить лекарство. Джон говорит, что вол в любом случае уже на последнем издыхании. Мы боимся, как бы другой папин вол, Эдди, не свалился следом, поэтому распрягаем и его, чтобы он шел без лишнего груза, пока мы не доберемся до воды. Вместо этих волов мы ставим в упряжку двух мулов Джона. Беднягу Одди приходится бросить там, где он упал. Уоррен задерживается, чтобы избавить его от мучений. Когда у нас за спиной раздается выстрел, Уэбб начинает всхлипывать.

– Не плачь, Уэбб, – говорит Уилл. – Слезы не помогут ни Одди, ни тебе. Он теперь счастлив. Освободился от упряжки, как и хотел.

– Как думаете, если пройтись по Луне, будет похожее ощущение? – спрашиваю я, чтобы отвлечь Уэбба.

– По-моему, на Луне холодно и темно, – отвечает Уэбб, шмыгая носом. – Совсем не похоже на пустыню.

– Этот песок больше похож на пепел, как будто мы пережили пожар, – замечает Уилл.

– Что ж… в каком-то смысле можно и так сказать, – кивает мама. Она набирает немного белой пыли, надеясь использовать ее вместо разрыхлителя для теста.

На этом разговоры заканчиваются. У нас слишком пересохло во рту, а если постоянно его открывать, в нем оседает еще больше пыли. Эдди позволяет Уэббу сесть на него верхом, и тот очень скоро засыпает, распластавшись на спине вола. От каждого шага его руки и ноги безвольно мотаются.

Мы останавливаемся на обед. Уиллу удается из лука подстрелить шалфейного тетерева. Он чрезвычайно доволен собой, но я не могу приготовить птицу, потому что хвороста на костер у нас недостаточно. Элси Бингам предлагает нам лепешки, которые ей удалось собрать, Эмельда тоже приносит несколько штук, и я варю тетерева, пока мясо не начинает отходить от костей. Живот Элси вырос, и теперь она выглядит примерно так же, как наша мама в начале пути, так что ей сейчас особенно нужны силы. Она съедает несколько кусочков и вдруг начинает плакать, а ее муж вынужден просто смотреть, не в силах ей помочь.

Вечером мы не разбиваем лагерь: мы боимся остановиться. И когда караван добирается до речушки Гризвуд-Крик, где наши животные наконец могут отдохнуть и напиться, Элси оказывается далеко не единственной, кто плачет от усталости и облегчения.

– Эту скалу называют скалой Независимости, – говорю я братьям, уже представляя, как нарисую этот плоский, покрытый трещинами монолит, виднеющийся вдалеке.

– Похожа на кита. Видишь, вон голова, а вон хвост, – замечает Уилл, но Уэбб спешит с ним не согласиться.

– Нет, она больше похожа на бизонью лепешку, – фыркает он.

– По-моему, она похожа на черепаху, – говорю я. – Огромную каменную черепаху.

– Ичас, – соглашается Джон, встречаясь со мной взглядом.

Мы на полпути. Сейчас 10 июля, и мы преодолели половину пути. Может, нас измучила плохая, дурно пахнущая вода в долине Платта, нехватка древесины, пищи и всего остального. Может, смерть вола Одди стала для нас большим ударом. Так или иначе, именно вид реки Свитуотер, а вовсе не эта каменная черепаха, вокруг которой она течет, вызывает у мамы с Эмельдой восторг.

– Я знаю, почему ее назвали Свитуотер [6] Sweetwater (англ.) – дословно «сладкая вода». , – говорит мама. – Потому что один ее вид – услада для глаз.