Эми Хармон - Потерянные сердца

Все хором соглашаются с ней. Не так важны вкус и качество воды, хотя она прохладная и чистая, как радость от того, что мы добрались. Мы встаем на привал возле устья, подальше от огромного лагеря из фургонов у подножия скалы, и плещемся в реке сколько душе угодно. Женщины по очереди заходят в центр круга, образованного юбками, чтобы как следует соскрести с себя всю грязь. Мы моем волосы, стираем одежду, болтаем, смеемся и даже поем.

Папа ведет мальчишек к скале-черепахе, чтобы выбить на ней свои имена. Он берет с собой зубило и молоток, и они весь день карабкаются по камням, чтобы оставить свой след среди многих других. Джон тоже уходит, но один, а возвращается таким же чисто вымытым, как женщины.

Четвертое июля [7], в честь которого, по слухам, и названа скала, было неделю назад, но мы все равно празднуем, устроив день отдыха и свадьбу. Адам и Лидия решили пожениться, и каждая семья приносит что-нибудь к праздничному ужину. Лидия прицепила кружево поверх своих заплетенных волос, а я одолжила ей свое зеленое платье. Оно мне немного великовато, и мы с мамой еще не успели его ушить. А Лидии как раз впору. Я надеюсь, Джон не обидится из-за того, что я решила поделиться его подарком. Он ничего не сказал, когда вручил его мне, просто положил свертки к моим ногам и ушел. Я берегла платье для особого случая, продолжая ходить в голубом, розовом и запачканном краской желтом. Свадьба явно особый случай, хоть и не моя. Сама я снова надеваю голубое платье, но в честь праздника украшаю волосы лентой такого же цвета.

Пастор Кларк говорит душевную речь, которая плавно переходит в проповедь. Лидия покашливает, напоминая отцу, что поскорее хочет замуж, и тот наконец завершает церемонию, разрешая Адаму поцеловать невесту. Адам коротко чмокает Лидию в губы, будто курица, клюющая землю, чтобы подобрать зернышко. Все поздравляют молодых, поднимая жестяные кружки, и кидаются к столам, сооруженным из стенок фургонов.

После еды опустевшие столы отодвигают в сторону, чтоб освободить место для танцев. У Гомера Бингама есть скрипка, и он знает несколько веселых мелодий. Я уговариваю Уоррена выйти поплясать со мной. Он всегда хорошо танцевал. Очень скоро он уже скачет, запыхавшийся, с широкой улыбкой на лице. Все, кто видел его горе, рады этой перемене. Уайатт втискивается между нами, и я отплясываю несколько танцев с ним, а потом еще с несколькими партнерами, в том числе с молодым женихом, который благодарит меня за доброту, проявленную к Лидии. Наконец я делаю перерыв, чтобы выпить воды и перевести дух. Заметив Джона, прячущегося в тени, я ускользаю вслед за ним, надеясь выманить его в круг. Он стоит рядом с саврасым и чинит кусок веревки, но поднимает голову, когда я подхожу ближе.

– Скрипка расстроена, – сухо замечает он.

Я смеюсь:

– Да уж. Но это не важно. Люди все равно подпевают.

– Стая волков подвыла бы не хуже.

В его голосе слышится улыбка, но он, в общем-то, прав.

– Зато плясать бы стая не смогла.

Мне приятно танцевать. Я и на своей свадьбе танцевала до последнего, когда все остальные уже выдохлись. Дэниэлу пришлось уговаривать меня прекратить.

– Как звали его жену? Первую жену Адама, – спрашивает Джон, продолжая плести веревку.

– Люси.

Он кивает, снимает шляпу с головы и откладывает в сторону.

– Тяжело, наверное, ее матери видеть, что он так быстро женился на другой.

– Иногда мы вынуждены прислушиваться к голосу разума. Сейчас тяжело оставаться одному, – отвечаю я. – Эмельда сама об этом говорила.

– Но, полагаю, она предпочла бы, чтобы на месте Лидии оказалась ты.

Я несколько секунд смотрю на него, а потом ухмыляюсь:

– Ты что, ревнуешь?

Мне это приятно. Я еще не отдышалась после танцев, но снова начинаю кружиться, сверкая пятками и шелестя подолом. Здесь все еще слышны звуки скрипки и ритм, который выстукивает пастор Кларк деревянной ложкой по жестяной кастрюле. Я хватаю Джона за руку и ныряю под нее, кружась, отдаляясь и приближаясь, заставляя его танцевать со мной, пусть даже его ноги не двигаются с места, а левая рука по-прежнему опущена.

– Я не ревную, – бормочет он. – Мне нравится видеть, что ты улыбаешься, слышать твой смех. Ты так много трудишься, и в твоей жизни так мало радостей. Но танцевать я не хочу.

Он касается моего лица, проводя большим пальцем по скуле и по переносице, будто хочет пересчитать все веснушки. Я делаю шаг ему навстречу и поднимаюсь на цыпочки. Наши тела соприкасаются, когда я прижимаюсь губами к теплой, соленой, гладкой коже у него на шее. Он наклоняется и отвечает на ласку, целуя меня в подбородок и щеку. Наконец он прижимает меня к себе и, вдохнув, накрывает мои губы своими.

Он говорил, что не хочет танцевать, но это похоже на танец. Просто немного другой. Его губы – ищущие, настойчивые – касаются моих, смыкаются и размыкаются, и каждое движение стремится к одному и тому же завершению. Или началу. Вдвоем мы образуем замкнутый круг.

Это не первый наш поцелуй. Прошлый напоминал столкновение. Джон хотел, чтобы я обратилась в бегство, я же хотела остаться и продолжить борьбу. Теперь наш поцелуй не похож на сражение. Он медленный и плавный, как воды Платта: на поверхности движения не заметно, но под водой ил постепенно меняет форму. Руки Джона обвивают меня, мои ладони прижимаются к его груди над сердцем, жадно сминая ткань. У меня в животе и в груди нарастает жар, а наши губы горят.

– Ты должен срочно жениться на мне, Джон, – шепчу я, не отстраняясь.

Мне это необходимо, потому что я слишком много знаю. Я не юная девочка, которая боится прикосновений и мужского тела. Я уже растеряла невинность, мне известны плотские утехи и радости супружеского ложа. Дэниэл делал все нежно и быстро, погасив свет, не раздеваясь и не снимая с меня больше, чем необходимо. Я не возражала, хотя меня всегда немного расстраивало, что Дэниэл заканчивал раньше, когда у меня все едва начиналось. Больно было только в первый раз, а мне хватало любопытства и уверенности, чтобы получать удовольствие от нашей супружеской жизни. Но даже тогда я понимала, что может быть лучше. Текучее предвкушение наполняло мое тело, скручивалось в узел внизу живота, а в груди разгоралась жажда. Но все заканчивалось раньше, чем я успевала извлечь из этого ощущения нечто большее. Теперь, когда появился Джон, эта жажда никуда не уходит, и мне хочется испытать то же, что чувствовал Дэниэл, когда закрывал глаза и вздрагивал, будто проглотил кусочек рая, будто достиг трансценденции, о которой говорит мама.

– Почему же? – шепотом спрашивает Джон, и в его голосе я слышу ту же самую жажду.

Это придает мне уверенности.

– Потому что я хочу зайти дальше поцелуев. Я хочу разделить с тобой постель.