Дженнифер Доннелли - Зимняя роза

– Я понесла заслуженное наказание. Любовь, которую я потеряла, – единственная любовь, какая у меня была. Другой такой уже не будет. Но Теннисон оказался прав. Какой бы краткой ни была моя любовь, я рада, что познала ее.

– Все не так уж и плохо, – сказала Мод, касаясь руки Индии. – Это только кажется. Ты же знаешь, жизнь можно… компенсировать. Есть способы отвлечься.

– Ты о каких способах? – печально улыбнулась Индия. – О тех, что я видела в притоне Тедди Ко? Нет, Мод, благодарю покорно.

– Ты не угадала. Вообще-то, я думала о твоей больнице.

– Больница для меня закончилась. Таково было одно из условий Фредди. Я должна стать добропорядочной женой члена парламента, целиком преданной его интересам.

– Но тебе никто не запретит заниматься детьми, – сказала Мод. – Один на подходе. Наверняка появятся и другие.

– Да. Я найду, чем еще себя занять, – смело заявила Индия. – Для начала займусь французским. Всегда хотела выучить этот язык и вечно не хватало времени. И за итальянский возьмусь. Смогу читать великих поэтов. Попробую рисовать. – Индия закрыла глаза, ее лицо болезненно сморщилось. – Боже мой, Мод! – прошептала она.

В дверь постучали. Она приоткрылась, и в щель просунулась голова священника.

– Прошу прощения, леди Индия. Вы готовы? Ваш жених уже здесь.

– Да, ваше преподобие, – решительно ответила Индия. – Ты встанешь со мной? – спросила она Мод, беря сестру за руку.

– Индия, ну должен же существовать другой способ. Ты не обязана жертвовать собой. Уезжай отсюда. Немедленно. С Фредди я разберусь сама.

Индия поднесла палец к губам Мод, остановив ее возражения.

– Сегодня я буду засыпать с мыслью, что мой ребенок не узнает жизненных тягот. Для меня сейчас это главное.

Сид умер, но оставил ей частичку себя. Он будет жить в их ребенке. Индия увидит его в улыбке малышки, в ее глазах. В смехе дочери услышит его смех.

Она назовет дочь Шарлоттой. Сид рассказывал, что когда-то его звали Чарли. Шарлотта. Ее ребенок. Не дочь Фредди. Ее дочь. Она будет любить малышку так, как любила отца девочки: всем сердцем и душой.

Индия взяла букет. Фредди сам выбирал цветы. Ярко-красные розы.

– Для меня немыслимо, чтобы ты несла белые розы, – сказал он, отдавая ей букет. – Они для девственниц, а не для шлюхи Сида Мэлоуна.

Индию шокировала его жестокость, но она быстро оправилась.

– Сегодня ты получишь от моего отца чек на триста тысяч фунтов, – шепотом ответила Индия. – Так кто из нас шлюха?

Фредди помрачнел и быстро ушел. Такими будут наши отношения, подумала она. С этим человеком она проживет остаток жизни. С этим человеком она будет делить постель. От последней мысли у нее едва не сдали нервы.

– Идем, Мод, – сказала Индия. – Пора.

Они вышли в притвор и прошли в капеллу. Как только сестры появились в начале прохода, заиграла одинокая арфа.

Фредди стоял возле алтаря и торжествующе улыбался. Лощеный, элегантный, в серой визитке и полосатых брюках. Рядом с ним стоял Бингэм. Индия глубоко вдохнула и двинулась к нему.

Священник лучезарно улыбнулся ей, но она почти не видела его и не слышала его слов. В голове звучал голос Сида, говорившего, что любит ее и что их любовь была ошибкой. «Не была, – мысленно ответила ему Индия. – И никогда не будет».

Началась церемония бракосочетания. Священник прочел молитвы. Жених и невеста произнесли слова брачной клятвы. Фредди надел на палец Индии кольцо, она надела кольцо на его палец. Потом он целомудренно ее поцеловал. Вот и все, они обвенчались. Лорд Фредерик и леди Литтон, муж и жена.

За стенами церкви догорал закат. Близился вечер. По обе стороны паперти собрались фермеры, арендующие землю у Литтонов. Они поздравляли новобрачных, бросая под ноги горсти риса. Мать Фредди повела их в дом, где ждал свадебный ужин. Фредди взял Индию под руку. Ее радовало, что люди заняты разговорами, а значит, ей не придется произносить учтивые фразы. По пути к дому она смотрела на Лонгмарш. Поздней осенью здешние поля и леса превращались в мозаику оранжевых, охристых и коричневых пятен. С таким же успехом сейчас могла быть зима. Ей окружающий пейзаж казался серым.

Дорога сделала поворот к дому, и здесь новобрачных и гостей ждал сюрприз. В двадцати ярдах стоял крупный олень-самец с великолепными развесистыми рогами.

– Боже мой! Где этот чертов егерь? Бинг, позови этого лежебоку! Пусть принесет нам ружья, – сказал Фредди.

Фредди выпустил руку Индии. Он прицелился в оленя из воображаемой винтовки и губами сымитировал звук выстрела. Животное услышало звук, но не вздрогнуло. Олень смотрел на Индию.

«Беги, – мысленно приказала она оленю. – Убегай отсюда и никогда не возвращайся».

Олень моргнул, нагнул свою красивую голову и убежал.

– Сбежал, поганец, – вздохнул Фредди.

– В другой раз, – сказал Бингэм, хлопая брата по спине. – Ты теперь женатый человек, старый крот. Скачки с препятствиями закончились.

Послышался смех и подтрунивания. Сестра Фредди взъерошила ему волосы. Бинг велел поторапливаться, поскольку умирал с голода. Процессия двинулась дальше, но Индия осталась стоять. Она смотрела, как олень пересек поле и перепрыгнул через каменную стену.

К глазам подступили слезы, но Индия справилась с ними. Она не будет плакать. Возможно, потом, но не здесь и не сейчас. Вместо этого она произнесла клятву. Настоящую. Не те бессмысленные слова, которые она одеревеневшим языком бубнила Фредди. Эти слова шли от сердца. Я люблю тебя, Сид. И всегда буду любить.

– Дорогая, ты идешь?

Индия едва не вздрогнула. Разумеется, это был Фредди. Он ждал ее на дороге. Остальные ушли вперед. Индия посмотрела на него. Улыбка, нацепленная им, чтобы произвести благоприятное впечатление на свою и ее семьи, исчезла. Глаза Фредди были холодными. За его спиной мрачно высился замок Лонгмарш. Индия в последний раз оглянулась на оленя, но тот исчез.

– Да, Фредди. Иду.

Сэр Дэвид Эрскин, парламентский пристав палаты общин, посмотрел в окно на лужайку, где стоял памятник Кромвелю, и нахмурился. Официальная церемония открытия парламентской сессии закончилась. Собравшиеся разошлись, король уехал, а члены обеих палат занялись своими делами. Тишина в Вестминстере соответствовала такому же тихому пасмурному февральскому дню, что должно было бы радовать парламентского пристава, но не радовало.

– Слишком уж нынче тихо, – обратился он к своему помощнику. – Не нравится мне это, мистер Госсет. Совсем не нравится.

– Сэр, вполне вероятно, что он… перевоспитался, и на этот раз нас ждет сессия без каких-либо потрясений, – ответил помощник парламентского пристава.