Рамина Латышева - Жемчужина Зорро [litres самиздат]

Внутри раздалось шевеление и испуганный шепот. Видимо, сеньора Розалинда и дон Марк начали предупреждать, чтобы Торнадо отвели в сторону.

– Да перестаньте вы! – сурово прикрикнул мужчина. – Он же ничего не делает.

Тем временем толпа, испугавшаяся последствий появления легендарного коня не меньше врачей, находившихся в экипаже, начала постепенно успокаиваться и замолкать. Торнадо же, подойдя к окну кареты, закинул голову и издал короткое ржание. Потом два раза топнул ногой и замер. Его провожатый отпустил удила и молча отошел на пару шагов. Жеребец крикнул еще раз и, заострив точеные уши, снова застыл. В груди все сжалось железными обручами. Он ждал ответа.

– Да, беда так беда, – тихо вздохнул моряк и погладил Торнадо по спине. Жеребец, не услышав отклика на свой зов, замахал хвостом, затоптался на месте и снова заржал. – Ну ничего, он выкарабкается. Ты же знаешь, в каких передрягах он бывал, – хриплый голос дрогнул и почти пропал на последних словах.

Торнадо отпрянул от окна и осмотрелся по сторонам, словно в поисках помощи.

– Животное, а все понимает, – сдавленно прошептала какая-то сеньора, стоявшая рядом с экипажем Изабеллы.

В установившейся тянущей тишине было слышно, как жеребец осмысленно звенел дорогой сбруей, пытаясь этим звуком привлечь внимание из безответного окна. В его глубоком пристальном взгляде до сих пор виделась вера в то, что его хозяин сейчас откроет деревянную дверцу и выйдет к нему навстречу.

Но ничего не изменилось.

Вместо этого из экипажа вдруг протянулась женская рука и осторожно погладила его по голове. Торнадо встряхнул ушами, однако вопреки славе о своей дикости не отпрянул в сторону, вместо этого подавшись вперед и осторожно засунув морду в окно.

Он простоял так около минуты совсем без движения, а когда медленно вернулся обратно, сердце готово было разорваться на части: столько непонимания было в его осиротевших глазах. Сеньора Розалинда рассказывала потом, что внутри он снова звал хозяина, но так тихо, что его почти не было слышно. И дон Марк, поглаживая Торнадо по густой гриве, шепотом обещал ему, что все будет хорошо.

– Бедняга, – тяжело вздохнув, прошептал моряк. – Кто сказал, что животные понимают хуже людей?..

Он еще немного помолчал и, словно собравшись с мыслями, твердо обратился к притихшей группе молодых людей.

– А ну, выпрягайте свою клячу!

– Но постойте… – попытался возразить еще один неизвестный юноша.

– Своему командиру ты бы не стал так перечить! Выпрягайте, говорю!

Отряд Зорро быстро переглянулся, и двое людей подошли к лошади в упряжке.

– Ну что, дружок, повезешь своего хозяина? – тем временем обратился моряк к Торнадо. – Тоже мне, удумали! Оставить тебя не у дел! – сердито проворчал он. – Кто еще, кроме Торнадо, может повезти этот экипаж? – окинул мужчина мрачным взглядом ближайшее окружение и повел жеребца вперед.

Никогда еще Эль Пуэбло не видел Торнадо, впряженного в карету. Он был так свободолюбив и независим, что любая упряжь, казалось, должна была сгореть на нем в первую же секунду. Но сейчас он шел так тихо, что его даже не было слышно. Изабелла с острой болью в груди вспоминала потом, как Торнадо поминутно оборачивался назад, словно пытаясь разглядеть, что происходило в приоткрытом окне, и понять, не нужно ли было идти еще медленнее…

Девушка не знала, спала ли этой ночью после того, как ее и Керолайн проводили в их спальни в гасиенде губернатора, но она отчетливо слышала все, что происходило за дверью: шаги врачей и хозяев дома, разговоры прислуги, звон посуды, шорох постельного белья, плеск воды. Она точно знала, в какой стороне определили комнату для Зорро, хотя и не располагала информацией о том, что это будет спальня дона Диего. Она знала, сколько у него было подушек, какого цвета ему постелили простыню и какое одеяло только что закончили выветривать на свежем воздухе. Знала, что справа на прикроватной тумбочке стояла вода; что дежурное кресло, место в котором по очереди занимала вся мужская часть дома губернатора, находилось в дальнем углу комнаты рядом с окном; что слева от кровати лежало еще два покрывала – легкое и теплое – для всех мыслимых температурных режимов на улице. Она была настолько осведомлена обо всем, что окружало молодого человека, что если бы ее пустили к нему в спальню, она смогла бы найти все необходимые вещи даже в темноте и с закрытыми глазами.

Но вход в двери его комнаты был ей категорически воспрещен. Как и Керолайн, и всей прекрасной половине населения гасиенды.

Не разрешили зайти в его спальню и Катрин…

Она приходила около полудня и больше часа провела в кабинете вместе с доном Алехандро и доном Ластиньо. Никто не знал содержание их разговора, но было понятно, что сеньора Родригес располагала очень ценными сведениями, которые сейчас могли пригодиться как никогда.

И все же увидеть молодого человека ей не позволили.

Изабелла столкнулась с ней на пороге дома, когда возвращалась к Керолайн после бездумной и пустой прогулки по саду. Тысячи противоречивых мыслей сразу же хлынули к ней в голову. Она никак не могла понять, почему Катрин снова ей улыбалась. Это не было похоже на поддельное проявление уважения или демонстрацию ведомого ей одной женского превосходства. Она не лицемерила и ничем не гордилась. Ее улыбка была такой же искренней, как и вчерашние слова на балу. И это все, учитывая существующую ситуацию, было в высшей степени непостижимо.

Таким образом, единственной женщиной, имевшей право доступа за закрытые двери, оставалась сеньора Варгас. И сегодня почти четыре часа подряд она, несмотря на тяжелейшую ночь, провела в новом лазарете вместе с доном Марком.

Шарлотта была возвращена в крепость под личное наблюдение сэра Генри. И это было все, о чем сообщили Изабелле. Ни о Фионе, ни о Хуане, ни о доне Эстебане она не знала совершенно ничего, в отличие от дома губернатора, который в лице дона Алехандро еще с утра очень подробно и аккуратно расспросил девушку о том, что вчера поведала ей в Пещерах ее сестра.

После этого Изабеллу и Керолайн полностью изолировали от внешнего мира и оставляли в неведении уже целые сутки. Дома де ла Вега и Линарес были оцеплены личной и гарнизонной охраной в таком количестве, что редкая птица решалась пересечь изгородь запретной территории, поэтому о новостях извне можно было даже не думать. Впрочем, даже если бы Изабелле сейчас и поведали судьбу Фионы и ее сообщников, вряд ли это вызвало бы у нее хоть какие-то ощущения.

Все, что в ней сейчас было, жило в ее взгляде, прикованном к трем просторным темным окнам на втором этаже.

Четыре раза она совершала попытку прорваться за обозначенную черту и четыре раза получала категорический отказ. Ей не давали заглянуть даже сквозь крохотную щель, и все, что она знала, было то, что Зорро так и не приходил в себя. Врачи предприняли все посильные меры, и теперь жизнь молодого человека находилась в его собственных руках.