Рамина Латышева - Жемчужина Зорро [litres самиздат]

Новость об исчезновении Зорро за пределы дома не вышла, и дон Алехандро, заручившись молчанием сеньоры Розалинды и дона Марка, не моргнув глазом, объявил, что молодой человек пришел в себя через несколько часов после операции и уже в течение пары суток смог встать на ноги и самостоятельно покинуть гасиенду.

– Знала бы я, что ты там пишешь, унесла бы из дома все перья, бумагу и чернила! – после долгой внутренней борьбы снова не выдержала Кери, упрямо сложив руки на груди и задрав носик в противоположную от подруги сторону.

Изабелла вздохнула и откинула голову на витиеватый поручень качели.

– Она четыре раза пыталась тебя убить! – через шесть дней молчания наконец взорвалась фрейлина. – То своими, то чужими руками! А ты все жалеешь ее! Ты могла умереть, а она осталась бы жива!

– Кери, она больна.

– А ты уже могла быть мертва!

Фрейлина встала со своего места и начала ходить кругами по небольшой площадке перед качелями.

– И как тебе в голову пришло просить отправить ее в монастырь?! – продолжала негодовать она. – Да ее надо пожизненно запереть в одиночную камеру для безопасности общества! И чтобы никто не имел с ней никаких контактов, иначе она найдет способ выбраться и оттуда!

Керолайн была права. Дом губернатора очень высоко оценил интеллектуальные способности своей противницы, проявленные с такой неожиданной силой и скоростью в ту страшную ночь. Вся правящая верхушка Калифорнии оказалась обведенной вокруг пальца по плану восемнадцатилетней девушки, сформировавшемуся в ее голове всего за несколько минут. И все их обсуждения, блестящие умозаключения и бесконечные ночные совещания оказались одномоментно попраны ярчайшей вспышкой болезненного разума.

"Безумие и гениальность во все времена шли рядом", – произнес в одну из долгих и бессонных ночей дон Алехандро, выходя из кабинета вместе с доном Ластиньо и сэром Генри.

Искать себе оправдания они не стали. Лишь дон Рафаэль сделал робкую попытку напомнить, что, останься Зорро с ними в тот вечер, всего этого жуткого продолжения не последовало бы, потому что он единственный знал истинное положение вещей, касавшееся дона Эстебана. Да, вероятно, он не смог бы предотвратить отравление Изабеллы и Керолайн, но, скорее всего, он, с его связями и возможностями, смог бы найти решение из казавшейся тогда безвыходной ситуации. Хотя наиболее правдоподобным развитием событий казался тот вариант, что Фиона просто не стала бы прибегать к услугам дона Эстебана и разработала бы совершенно иной план, исключавший столь опасную игру с жизнями сестры и ее фрейлины.

Впрочем, гадать уже было бессмысленно. Прошлое нужно было оставить в прошлом; впереди же их всех еще ждали очень нелегкие времена.

– Практически подписала ей вердикт о помиловании, – продолжала ворчать Кери. – Его Величество не сможет тебе отказать даже на расстоянии. Попадись мне в руки это письмо – я бы там такой постскриптум приписала от своего имени!

Изабелла прислонила голову к арочной ножке качели и с легкой улыбкой закрыла глаза. Она слишком хорошо знала, что Керолайн с ее кристально чистой душой никогда в жизни никому не пожелала бы зла – ни другу, ни врагу. Она не желала этого и сейчас. Она просто была на это неспособна. Более того, предоставь ей право самолично решать судьбу Фионы – Кери первая бросилась бы писать прошение о помиловании. Поэтому все, что ей оставалось, это сотрясать воздух и грозить сжатым кулачком невидимому противнику.

Сама же Изабелла, сколько не заглядывала в глубины своего сознания, так почти ничего там и не нашла. Ни злости, ни ненависти, ни торжества от победы. Только странную пустоту и ежечасно растущее чувство глубочайшей жалости к той, которая так хотела унаследовать судьбу своего венценосного отца.

И она ее унаследовала. Так остро и так сильно. Единственная из всех пятнадцати детей.

Дом губернатора не стал переубеждать и отговаривать Изабеллу от написания этих нескольких строк, равно как и обсуждать ее решение. Дон Алехандро только проверил содержимое письма на предмет опасных нестыковок с его собственным посланием и передал оба запечатанных конверта в руки сэра Генри.

Вместе с этим письмом ушла и последняя связь Изабеллы с ее бывшим домом и семьей.

Что касалось ее настоящей семьи, то Изабелла, несмотря на то, что сэр Ричард столько времени провел всего в паре шагов от нее, лишь один раз и только на минуту смогла оторвать его от переговоров и спросить, как чувствовала себя ее мама. Сам факт того, что сэр Ричард появился в гасиенде дона Алехандро, уже говорил о том, что кто-то открыл дверь от тайного укрытия, где они с сеньорой Камелией продолжали оставаться все это время. И, как коротко успел сообщить сэр Ричард, это был какой-то незнакомый им молодой человек.

Именно он привел сэра Ричарда в крепость через два дня после происшествия в Пещерах. Он же являлся связующим звеном между сэром Ричардом и сеньорой Камелией, все еще пребывающей в тайном убежище. Поэтому мама Изабеллы, хоть и оставалась отрезанной от всего внешнего мира, была очень хорошо информирована обо всем происходящем в Эль Пуэбло.

О том, когда сеньора Камелия вернется домой и наконец сможет увидеть мужа и сына, Изабелла уже не могла думать. Особенно мучительно начало тянуться время после того, как британский флот покинул берега Калифорнии и увез с собой сэра Ричарда, являвшегося единственным спутником сеньоры Камелии. Изабелла со всей тяжестью осознавала, что каждый новый день, проведенной ее матерью в одиночестве с грузом сведений о судьбе ее дочери, должен был казаться ей по меньшей мере годом. Но при этом она так же ясно понимала и то, что каждый из этих дней был глотком свежего воздуха для ее отца и брата. Ведь появись сеньора Камелия в первый же вечер после отбытия британской свиты, душевное состояние дона Ластиньо и Рикардо можно было бы смело поставить в один ряд с состоянием Фионы.

Им давали время на отдых.

И Изабелла слишком хорошо знала, кто определял его длительность.

Тема исчезновения Зорро в первые же дни негласно приобрела статус табу. Говорить об этом уже не было не только смысла, но и сил. Поэтому после двух суток всех возможных предположений, высказываемых охрипшими голосами, дом губернатора официально утвердил версию о том, что "Зорро испарился в воздухе" и закрыл эту тему.

Более абсурдного заключения стены главной гасиенды Калифорнии за все время своего существования еще не слышали, особенно после всех хитроумных стратегий, вынашиваемых здесь на протяжении последнего месяца; однако доведенные до крайности ее обитатели, взвесив все "за" и "против", приняли за действительность именно необъяснимое исчезновение молодого человека прямо из его спальни.