Айлин Вульф - Лорд и леди Шервуда. Том 3

– И так во всей Англии? – тихо спросила девушка.

– Да, дитя мое, – печально подтвердил епископ, – особенно сейчас, когда в королевстве нет твердой власти.

Девушка поежилась, словно от холода, и покачала головой, размышляя над словами епископа.

– А почему именно Средние земли особенно опасны для таких, как я, для кого язык Франции – родной язык? – спросила она.

– Видишь ли, дочь моя, – обдумывая ответ, произнес епископ, – я рассказал тебе о тех, кто смирился, и о тех, для кого эта пора еще не настала. Но есть и третьи – те, кто не смирится до самой смерти. Свобода и независимость – их идолы, которые ничем не лучше грязных языческих идолов. Такие не огрызаются тайком, не ропщут, выполняя повинности. Они берутся за оружие и погибают, так и не выпуская его из мертвых рук. И вот таких нет смысла увещевать, напрасно тратя время. Их следует выжигать каленым железом, как заразу, уничтожать, как заболевших чумой, ради здоровья и блага остальных. Неразумные строптивцы, они приносят много вреда нам и еще больше своим собратьям, препятствуя тем жить спокойной и добродетельной жизнью, привыкнуть к подчинению законам и послушанию сеньорам. Они пренебрегают традициями, которые необходимы людям, чтобы мир оставался упорядоченным. Преступая моральные законы, они превращаются в диких зверей и губят свои души, думая, что служат свободе. Они проливают кровь, посягают на чужое добро, развращают девиц. Морок независимости застилает им глаза и опьяняет умы. Они скорее умрут, чем откажутся от этого морока! И они умирают, дочь моя. Закон отвергает их, они оказываются вне закона. Их вправе убить любой, но как же непросто их убить!

– Мессир, – еле слышно сказала девушка, – странно слышать из ваших уст призыв к жестокости. Вы словно желаете смерти этим заблудшим, а не спасения.

Епископ задумчиво посмотрел на нее, не рассердившись за робкий упрек.

– Смерть и есть спасение для них, дочь моя, – ответил он. – И чем более жестокой будет смерть, тем больше грехов они искупят на эшафоте своими страданиями. Да, тело пострадает от мук, но муки тела спасут грешную душу.

– Страдания тела, – эхом повторила девушка и вскинула на епископа вдруг повлажневшие глаза. – Вы уверены в том, что этим людям неведомы и страдания души?

Сухой отрывистый смешок прокатился по горлу епископа. Его тонкие губы презрительно покривились:

– Как ты снисходительна, дочь моя! Но это только по неведению. Я стал рассказывать тебе об этих людях, потому что ты спросила меня, чем так опасны Средние земли. Так знай же, что в лесах Ноттингемшира обитают знаменитые разбойники, именующие себя вольными стрелками. Их предводитель из графского рода Рочестеров, известный как господин Шервуда, является подлинным воплощением образа, который я сейчас описал тебе.

– Мне известно о шервудских стрелках! – оживилась девушка. – Мы во Франции много слышали о том, кого называют первым лучником Англии. Но неужели он так ужасен?

– Ужасен? – переспросил епископ и усмехнулся: – Внешне, дитя мое, он весьма привлекателен и, наверное, разбил немало девичьих сердец. Но его душа – настоящая бездна мрака, в которой гнездятся все пороки, существующие на этом свете!

– Как же так? – растерянно спросила девушка. – Ведь вы сами назвали его графом, а имя Рочестеров известно во Франции как имя одного из самых благородных родов. Может быть, цепь случайностей вынудила его вести жизнь вне закона?

– Цепь случайностей – уже закономерность, – отрезал епископ, – а его благородное происхождение в данном случае не достоинство. Напротив, оно усугубляет падение. Тот, кто пренебрегает долгом, налагаемым титулом и знатным рождением, преступен вдвойне!

– Неужели в нем нет ни одного достоинства? – с неожиданной печалью спросила девушка, с волнением прижав ладонь к груди.

Епископ украдкой проследил глазами движение ее руки, окинул взглядом высокую грудь, на которую легли длинные тонкие пальцы, и его глаза подернула пелена тумана.

– Достоинство? – сказал он внезапно севшим голосом. – Я понимаю твое волнение, дитя мое. Сколько тебе лет?

– В марте минуло пятнадцать, мессир.

– Я думал, ты на год старше: высока ростом и хорошо сложена! Но тогда тем более – в твоем юном возрасте еще кажется, что тебе под силу возвести на трон Добродетель, чтобы она правила миром. И в каждом человеке ты пытаешься видеть только хорошее, наивно полагая, что если и есть в нем дурное, то оно исправимо. Так вот нет, дочь моя! В этой душе ты не нашла бы ни одного проблеска! Низкий и подлый, забывший о рыцарской чести, закореневший в преступлениях – вот каков этот лорд Шервуда из рода Рочестеров! Твое счастье, что тебе удалось выбраться из лесов, не повстречавшись ни с ним самим, ни с его людьми. Окажись ты у них в руках, то быстро бы убедилась в правоте моего суждения о нем, ибо твоя участь была бы ужасна!

Девушка молча слушала его, грея в ладонях почти полный кубок, низко склонив голову так, что епископ не мог видеть выражения ее лица.

– Но что взяли бы с меня эти люди? – спросила она, пожимая плечами. – Несколько монет и мула? Едва ли такое добро представляет собой заманчивую добычу для знаменитого разбойника!

– Дитя мое! – воскликнул епископ и неожиданно коснулся ладонью нежной и теплой щеки девушки. – Разве ты не знаешь, что можно взять с красивой девицы? Неужели ты настолько наивна и несведуща? И разве тебе никто не говорил, что ты очень красивая?

Высокие скулы девушки полыхнули багровым румянцем.

– Что вы, мессир! – с осуждением сказала она. – Ведь я дала обет, приняла постриг! Как бы они посмели коснуться меня, видя, что на мне монашеские одежды?

– Что им за дело до твоего обета? – цинично усмехнулся епископ. – Разве твои одежды не скрывают под собой обычную девицу, ничем не отличающуюся от тех, кто не принимал постриг, который запрещает познать мужчину? Только ты красивее многих знатных и простых девиц, дочь моя. Именно твою красоту и юную свежесть, а не монашеское покрывало и заметили бы разбойники. Но ведь ты не хотела бы стать очередной игрушкой для лорда Шервуда?

– Нет, конечно! – с ужасом воскликнула девушка и посмотрела на епископа с горячей признательностью. – О мессир! Я не знаю, как мне благодарить вас! Вы спасли меня от смертельной опасности!

– Я не заслужил таких горячих похвал! – рассмеялся епископ и, заметив, что кубок спутницы остался почти нетронутым, взял ее руку в свою и заставил поднести его к губам. – Допей же вино, дочь моя! Право, оно стоит того, чтобы его отведали столь прелестные губки!

– Мессир! – смутилась девушка. – Мой постриг не позволяет сожалеть о мирской суете, а ваши слова напоминают о светской куртуазности!