Айлин Вульф - Лорд и леди Шервуда. Том 3

– Садись, дитя мое, и не смущайся! – весело сказал епископ, подавая ей руку.

Он толкнул носком башмака служку, приказав ему уступить место в носилках девушке, а самому пересесть на ее мула. Подозвав старшего ратника, епископ велел повернуть отряд к дороге, которая вела в Киркли.

– Как будет угодно вашей милости, – склонил голову ратник. – Но я осмелюсь заметить, что мы уже оставили эту обитель в стороне, и, чтобы вернуться, нам придется свернуть с равнинных мест в леса, чего вы, милорд, настрого приказывали нам избежать.

– Пустое! – отмахнулся епископ, в то время как спрыгнувший с подножки носилок служка закрывал дверцу за девушкой. – Мы проедем по самой окраине леса, где сквозь деревья видны поля.

– Как будет угодно вашей милости! – повторил ратник и, стегнув коня, поскакал вперед – передать указание разворачивать лошадей.

Отряд свернул на развилке дорог к синевшей вдали гряде леса. Епископ, проследив, как исполняется его приказ, отпустил занавеси и обернулся к попутчице.

– Удобно ли тебе, дочь моя? – осведомился он, ласково глядя на девушку.

– Право же, мессир епископ! – откликнулась она, застенчиво улыбнувшись. – Я не осмелюсь указывать вам… О, не указывать – прекословить, – немедленно поправилась девушка, очаровав епископа пленительной улыбкой. – Но мне неловко разделять путь в одних носилках с такой важной особой, как вы. Взгляните, мой плащ так испачкан, что грязь с него неминуемо перейдет на обивку.

– Так сними его! – предложил епископ. – Здесь достаточно тепло, чтобы ты не озябла без плаща.

Увидев, что она от смущения неловко запуталась в замке плаща, он сам помог ей снять плащ, не слушая робких возражений. Белое покрывало, ниспадавшее с ее головы на плечи, сбилось, открыв взгляду епископа светлые волнистые волосы. Когда девушка наклонила голову, сворачивая и откладывая в сторону плащ, густая прядь крылом отбросила на ее лицо нежную тень.

– Как тебя зовут, дитя мое? – спросил епископ, откровенно любуясь нечаянной спутницей.

Удивленная вопросом, девушка посмотрела на епископа и повторила:

– Сестра Аделина, мессир.

Епископ отрицательно покачал головой.

– Нет, дитя мое. Я спрашиваю о мирском имени. Как тебя нарекли при крещении, а не постриге?

Удивленная еще больше, она тем не менее не стала спорить и, помедлив, сказала:

– Клеманс де Вир, святой отец.

– Клеманс де Вир, – медленно повторил епископ так, словно пробовал на вкус нежное имя. – Значит, я не ошибся, предположив, что ты дочь знатного рода.

Девушка гордо выпрямилась и ответила звучным голосом:

– Имя моего отца – графа Филиппа де Вира – известно всей Франции, да продлит Спаситель его годы! Но, конечно, я не смею надеяться, что оно так же известно и вам, мессир епископ, – поспешно договорила она.

– Наверное, Англия, которую тебе довелось посетить впервые, показалась тебе убогой провинцией в сравнении с королевством, откуда ты родом? – усмехнулся епископ. – Я угадал?

– Как можно, мессир! – горячо запротестовала девушка, но, заметив снисходительную улыбку епископа, смущенно пожала плечами: – Впрочем, судите сами, какое впечатление должно было у меня сложиться об этой стране! Я несколько дней в пути, и каждый вечер с трудом нахожу ночлег. Хозяева придорожных гостиниц пускали меня очень неохотно. Когда я спрашивала ужин, они делали вид, что не понимают меня. Хотя мне кажется, что они отлично понимали, о чем я им говорила! Моему бедному мулу тоже пришлось попоститься. Каждое утро оказывалось, что ему забыли насыпать в кормушку зерно и даже положить сено, хотя лошади по соседству с ним ели вволю и то и другое! А здешний люд? Я никогда не встречала во Франции таких хмурых и неприветливых лиц. Никто не согласился проводить меня до обители, а ведь я предлагала деньги в обмен на помощь! Я даже пыталась разговаривать с местными жителями на их невозможно грубом языке, помня из него пару десятков слов. А они хохотали и снова делали вид, что не понимают меня, хотя не отказывались объяснить дорогу. Но вот я, действительно, не смогла понять ни одного слова из их лающей речи!

– Как же ты решилась отправиться в столь небезопасное путешествие, не зная ни местности, ни языка, одна, без провожатого? – с искренним недоумением спросил епископ.

– У меня был провожатый, – с досадой ответила девушка, – но он оказался так неловок! На второй день его лошадь умудрилась повредить себе ногу, а он сам полетел с седла и так расшибся, что мне пришлось оставить его в первом попавшемся селении. Там же мне указали наикратчайший путь в Киркли – я боялась опоздать к сроку, назначенному матушкой. Но дорога, по которой меня направили, шла через дремучие леса, и я едва выбралась из них на равнины, окончательно заблудившись и совершенно растерявшись, когда повстречала ваш отряд.

Рассказывая о своих злоключениях, девушка оживилась. Епископ, пряча улыбку, не мог оторвать взгляда от ее тонких изящных рук, которые жестами сопровождали ее слова. Когда она замолчала, он снисходительно улыбнулся.

– Да, дитя мое, – протянул он, – ты должна возблагодарить Господа за свое везение! Оказаться в здешних лесах и покинуть их целой и невредимой! – он усмехнулся и неожиданно предложил: – Не откажись выпить вина, дочь моя.

Отмахнувшись от ее застенчивых и вежливых возражений, он достал из дорожного погребца два кубка, небольшой серебряный кувшин и разлил вино по кубкам.

– Вы так добры ко мне! – с признательностью сказала девушка, принимая кубок и поднося его к губам, и спросила с веселым любопытством: – А как вы догадались, что я впервые в Англии?

Она вопросительно посмотрела на епископа, а тот обратил внимание, насколько переменчив цвет ее больших, чуть удлиненных глаз. Под яркими солнечными лучами они казались лазурными, сейчас в приглушенном свете носилок ее глаза остались яркими, но стали темнее, в них, как в морской воде, смешались синие и серебристые оттенки. «Что за прелестное создание!» – подумал епископ и, сделав глоток, отставил кубок.

– Как я догадался? – переспросил он. – Пей вино, дочь моя. Только тот, кто незнаком со здешними нравами, рискнет отправиться в путешествие по этим краям без охраны, по лесам, да еще станет удивляться неприветливости простонародья, которое в большинстве своем саксонского происхождения. Ведь саксы, а саксы Средних земель в особенности, не жалуют тех, кто обращается к ним на французском языке. Для них он остался языком завоевателей.

– Неужели вы говорите о походе герцога Вильгельма? – изумленно воскликнула девушка. – Но ведь с тех пор прошло больше полутора веков!

– Слишком малое время, чтобы покоренный народ смог забыть о былой независимости, дочь моя, – вздохнул епископ. – Требовать от этих людей любви так же глупо, как требовать от лошади, чтобы она полюбила кнут. Но требовать от них повиновения можно и должно. То, что они позволили победить себя, свидетельствует об их неспособности быть свободным народом. Наши законы и порядки, привнесенные в их жизнь, – благо для них. Эти законы усмиряют их дикий, необузданный нрав. Те, кто понял, смирились. Те, кто еще не понял, огрызаются, подобно строптивым псам. Но придет и их черед понять, что они отталкивают не столько строгую, сколько заботливую руку.