Giovanni Mongiovì - Небосвод Надиры

– Из Каср-Йанны гарнизон подоспел! – прокричал кто-то на улице, Конраду показалось, что это был голос Танкреда.

Послышалось, как по всей деревне бешено залязгало железо, голоса смешались в один рев, слов разобрать было невозможно. Но женщина в этом реве как будто что-то поняла, она вскочила и с криком бросилась к двери:

– Фуад!

Конрад сжался в комочек в своем укрытии, его била дрожь. На этот раз на улице развернулась настоящая сеча: звенели клинки, кричали сражавшиеся, слышался топот пробегавших ног. Но вот голоса, которые слышались по ту сторону стены конюшни, стали говорить по-арабски, только по-арабски.

Конрад подумал, что Рауль уходит, он вышел из укрытия, подкрался к двери и выглянул наружу. Людей было много, все одеты в восточные платья свободного покроя, в какие одеваются приверженцы ислама. Многие бежали с мечами в руках вдоль улицы в сторону долины, наверняка гнались за бандитами; другие стояли во дворе перед домом.

Конрад опять юркнул за доски в надежде, что в наступавшей темноте никто его не заметит. Он боялся той женщины, ведь она видела его, но верил, что Рауль вернется за ним, когда увидит, что его нет. Он не понимал, что присутствие гарнизона, который вышиб сброд нормандцев из деревни, сводит на нет всякие планы по спасению. А к тому же, Рауль не знал, что искать мальчика надо в деревне. Конрад был всего лишь мальчишкой, а мальчишки зачастую думают, что взрослые способны разрешить любые трудности… Конрад повзрослел за одну ночь, когда на голову ему свалилась действительность со всеми ее пределами и разочарованиями.

Прошло больше часа, и в конюшню кто-то вошел, он держал в руке светильник. Конрад услышал разговор; наверняка вошедших было двое. Один подошел к доскам, другой, тем временем, высматривал что-то в другом конце конюшни. Ясно, что кого-то ищут, и Конрад направил острие меча к проему между досками, он боялся, что женщина рассказала про него. Огонь светильника подходил все ближе; Конрад будто ощутил исходившее от него тепло. В проеме мелькнуло и высветилось лицо мужчины… взгляды их впервые встретились, он пристально смотрел в глаза мальчику. Шли нескончаемые секунды, Конрад сидел с мечом наготове, мужчина с саблей на корточках у проема. Конрад не сомневался, что его убьют или поймают и продадут кому-нибудь в рабство.

Наконец, мужчина вложил саблю в ножны и ушел как ни в чем не бывало. Конрад облегченно вздохнул; он что, и вправду его не заметил?

Теперь, едва наступит ночь, и голоса стихнут, Конрад попытается убежать. Долгие часы он сидел в темноте и ждал; наконец, слышался только ослиный рев. Конрад решился, но как только он высунул из конюшни нос, неведомая сила, намного сильнее его, схватила Конрада и втолкнула назад в конюшню. Меч выпал у него из рук, мужчина, с которым он несколько часов назад встретился взглядом, зажал ему рот и толкнул спиной к стене. Конрад извивался как червь, укусил мужчину в руку, поцарапал лицо, пока тот не влепил ему пару увесистых затрещин, и Конрад стих. Мужчина был ненамного выше мальчика, но сила взрослого значительно превосходила силенки Конрада. И когда Конрад от последней затрещины съежился на полу у стены, мужчина набросил ему на плечи бурнус и жестом приказал натянуть на голову капюшон. Только тогда Конрад разглядел в лице мужчины сострадание, мужчина понял: дела сложились так, что выпутаться в одиночку его юному врагу не под силу. Конрад закутался в бурнус, мужчина положил ему на плечо руку и вывел из конюшни. Они прошли по деревенским улицам, тщательно глядя в землю, выбирая самые темные переулки, чтобы их не заметили.

В стену дома, в котором жил мужчина, был вделан лик Богородицы, на пороге их ждала женщина и оглядывалась по сторонам в тревоге, как бы кто ни увидел мужчину с мальчиком. Ведь среди солдат гарнизона, которые несколько часов назад отбили налет нормандских бандитов и не дали похитить женщин и еще больше разграбить дома, ни один не спал, все стояли на въезде в деревню, около домов, ходили по главным улицам, опасались, что грабители вернутся. Именно мужчины, которые работали в полях и пасли коз, и про рогатины которых столь пренебрежительно отозвался Рауль, подняли тревогу и оповестили гарнизон Каср-Йанны, а потом вернулись, тоже взялись за мечи и бросились бить нормандцев.

Конрада усадили на табуретку. По обстановке в доме можно было понять социальное положение хозяев… христиане… бедные христиане, живущие в подчинении у хозяина-сарацина. Мальчик растерянно обводил глазами стены и меблишку, но понимал, что людям, приютившим его у себя дома, можно доверять.

– Алфей, – произнес глава семьи и ткнул пальцем себе в грудь.

Потом положил руку на головку стоявшему рядом мальчонке примерно того же возраста, что и Конрад, и сказал:

– Микеле.

Потом указал на жену:

– Катерина.

И наконец, ковыляя на нетвердых ножках, подошла к Конраду девчушка годиков не больше двух и дернула его за полу туники.

– Аполлония, – закончил представлять отец.

В ответ Конрад, когда ему сделали знак представиться, недоверчиво тряхнул головой и опустил глаза.

Накинув на чужого мальчика сыновний бурнус, Алфей провел Конрада в дом, но теперь надо было, чтобы жители деревни не заподозрили, что мальчик пришел вместе с бандитами.

Прошел год, весь год Конрад безвыходно просидел в доме, за это время лица солдат, напавших когда-то на деревню, забылись.

Поначалу Конрад чувствовал себя пленником, узником этих людей, языка и уклада жизни которых не понимал, но со временем ласки Катерины, ее материнская привязанность, дружба с Микеле и устоявшееся течение дней смягчили его сердце и навсегда привязали к этому дому, и новое имя его было созвучно со старым, родным именем, непривычным для этих мест.

И все-таки черты лица Конрада слишком отличались от местных, поэтому Алфей сочинил байку, будто где-то далеко в горах в иклиме Демоны у него жил племянник, сын сестры, по-арабски он не говорил, после войны остался сиротой, вот Алфей и взял его к себе на воспитание как сына. Лишь один человек вздрогнул, когда впервые увидел усыновленного мальчика на деревенской улице – та женщина, которая столкнулась с ним на исходе лета 1040 года; женщину звали Джаля, а на руках она держала девочку с изумительными глазами.

Одним январским утром, когда туман рассеялся, глянув между зубцами стен Каср-Йанны, дозорный вынужден был ухватиться за камень, чтобы не свалиться вниз от головокружения. На холмах к востоку от горы чуть дальше рабада Мухаммад ибн ат-Тумна разместил свое войско. Каид Катании был самым могущественным и влиятельным повелителем на всей Сицилии; поэтому не удивительно, что его армия превосходила все предположения. Тогда как Ибн аль-Хаввас мог рассчитывать на поддержку народа, которым он правил, на коренных жителей, принявших ислам, и на обратившихся к земледелию выходцев из племен берберов, Ибн ат-Тумну поддерживала арабская высокопоставленная знать, а через нее и вассалы каждого из примкнувших к нему оптиматов; его поддерживала даже балармская гема 59 59 Гема – городское собрание, включавшее самых выдающихся горожан. – собрание дворян города. В этой ситуации Демагог не мог рассчитывать на подмогу со стороны, а лишь на помощь своего народа, который все также благоволили ему.