Игорь Николаев - Иван и Александра

А утром восемь мужиков,
Степан, Иван и Александра
Собрались, и Кузьма Ершов
Ещё раз обсудил все планы.

«Вас лодки ждут на берегу.
Федота слушаться, всем ясно!
А в общем, что я говорю.
Всё сами знаете прекрасно.

Идите с Богом, будем ждать
Через недели две, наверно.
И надо ж так людей загнать.
Да, проводник был явно скверный.»

Дошли до леса, через лес.
И вот она, река, открылась.
В ней отразилась синь небес.
Эх, хороша, напилась силы.

Из сотен речек, ручейков
Она течёт, вбирая воды.
Среди полей, среди лесов,
В долинах, огибая горы.

Прекрасна матушка-река.
В ней мощь энергии и жизни.
О камни хлещется волна
И разбивается на брызги.

Она водой питает всё:
Деревья, травы, человека.
И всё растет, и всё цветет
Из года в год, от века к веку.

И убегая вдаль, маня,
Она впадает в море где-то.
И возвращается опять
Из тучек дождиком и снегом.

Дождю мы радуемся в зной.
Пушистому мы рады снегу.
И, глядя на реку, порой
Мы забываем наши беды.

Вода смывает с сердца грязь.
С души смывает паутину.
И вольно дышится опять.
Жизнь интересна и красива…

Четыре лодки на реке
Их ждали, на волнах качаясь.
Иван прижал её к себе,
И они долго целовались.

Как две недели без неё,
А может, больше, кто же знает.
Она уже вот слёзы льёт.
«Да не печалься ты, родная.

Не на войну ведь ухожу.
И мне теперь медведь не страшен.
И не один ведь я иду.
Ну что ты плачешь, Алексаша».

Вернусь я скоро, и тогда
С тобою свадебку сыграем.
Ну всё, не плачь, а мне пора.
Всё будет хорошо, родная».

«Игнат, ты присмотри за ней,
Она совсем ещё девчонка.
Но мне она всего милей».
«Всё будет хорошо, да что там.

Она как дочка для меня.
И присмотрю, и будет сыта.
Не сомневайся ты, Иван,
Её я уж не дам в обиду.

Иди спокойно, не тужи.
Мы здесь с Лександрой разберёмся.
Ты должен что? Людей спасти.
А мы вдвоём тебя дождёмся.»

Они поплыли, а Игнат
И Александра всё стояли.
Катилась тихая волна,
А лодки дальше уплывали.

И вот уж точки вдалеке.
«Ну что ж, пора идти нам к дому.
И вытри слезы ты уже.
Негоже плакать по живому.

А мы пойдём сейчас домой.
Картошечки с тобой отварим.
И ты не думай о плохом.
Эх, повезло с тобою Ване.

Лицом красива, хороша.
И остальное всё при месте.
И, видно, добрая душа,
И скоро будете вы вместе.

Ты мне напомнила жену.
Её Прасковья величали.
Лет восемь без неё живу,
А иногда проснусь в печали.

И вспомню милое лицо,
И сердце жмётся так тоскою.
Я как без жизни без неё,
И душу всё не успокою.

Она такая же была.
Молчунья и краса-девица.
И вышивала, и пекла,
И на все руки мастерица.

Не знаю, что во мне нашла.
Пришёл из леса, небогатый.
Конечно, не пустой карман,
Но уж немолодой и наглый.

И ни кола, и ни двора.
За что, не знаю, полюбила.
На пирожки, на чай звала
И через год всё ж приручила.

И я осел, построил дом.
Её любил, детей растили.
И было в жизни всё ладком.
Так двадцать пять годков прожили.»

– А от чего же умерла
Прасковья ваша, дед Игнатий?
– Да всё проклятая война
И наши дуралеи, мать их!

Ты, дочка, извини меня,
Но злость вскипает, нету силы.
Солдат-дурило рассказал
И уложил её в могилу.

А было так. Была война,
Сыны ушли, и долго как-то
От них ни слуха, ни письма,
И тут сосед пришёл, Агапка.

Вернулся с деревяшкой он.
При взрыве ногу оторвало.
Да всё ж живой домой пришёл,
А много мужиков пропало.

В печали нам поведал он,
Когда в больнице он валялся,
То список видел над столом.
Наш сын умершим там считался.

Ну тут Прасковья сразу в плач.
Неделю плакала, молчала.
Сын этот младший был у нас.
Лишь только двадцать отстучало.

Вся извелась она совсем,
Молчала всё и ела мало.
А тут письмо принес Евсей.
И нет чтоб мне отдать сначала.

И кто нам может написать,
Подумал бы башкой своею.
И надо ж было ей отдать,
Ведь видел, что она болеет.

У нас все родственники здесь.
Сейчас почти уж не осталось.
Она одна была в семье.
Бог им не дал, не получалось.

Евсей – то письмоносец наш.
Он письма в город доставляет
С обозом в месяц пару раз.
Немой, но дело своё знает.

Евсей – он грамотный мужик,
А вот с войны немой вернулся.
Осколок что-то повредил,
Но вот не спился, не согнулся.

Он думал, сыново письмо,
Хотел порадовать Прасковью.
Но вышло всё наоборот,
Он лишь ещё добавил горя.

Не сын прислал нам то письмо.
Боец писал, служили вместе.
Писал, что был жестокий бой,
И сын сражался храбро, с честью.

Их окружили, но они
Решили всё же прорываться.
Хоть силы были неравны,
Но мысли не было сдаваться.

Последнее, что видел он,
Снаряд ударил рядом с сыном.
А после только сильный звон,
И небо пеленой закрыло.

Про сына в госпитале он
Спросил. Сказали: «Умер ночью.»
Хоть мертвого не видел он,
Но врач не будет врать нарочно.

Я на покосе был в тот день.
Гляжу: Евсей ко мне несётся.
Руками машет, мол, скорей.
Меня он тянет и трясётся.

Я понял, что-то здесь не то.
И к дому бросился быстрее.
Лежит жена, в руке письмо
Лицо-то аж муки белее.

Я уложил её в кровать,
Она не ела и молчала.
Всю паралич её сковал,
Через неделю и скончалась.

И я тогда затосковал.
И жизнь не жизнь была без милой.
А тут как чудо Бог послал.
Такое только в сказках диво.

Явился младший мой сынок.
Ну, думаю, с ума схожу я.
Но нет, здоровый и живой
И обнимает, и целует.

А через месяц старший сын.
И тоже целый и здоровый.
Подумал: «Боже, ну скажи,
За что ты сделал с ней такое?

За что ты её наказал?
А может, меня наказал ты?
За что ты ей жизни не дал?
Мы в чем пред тобой виноваты?»

Но Бог мне ответа не дал,
А может, и дал, как понять тут?
Сыночков живых мне отдал.
Живи, не горюй, мол, Игнатий.

– Но как случилось, дед Игнат,
Что сыновья домой вернулись?
– Всё перепутала война,
А им удача улыбнулась.