Джулиана Грей - Неприступный герцог

– Ни капельки. – Он провел пальцем по ее уху.

– О! Ты просто хочешь меня подразнить. Это бессмысленное самоотречение совершенно ни к чему, ибо даже моя неопытная девственная кожа чувствует, как ты сгораешь от желания обладать мной.

Уоллингфорд отпрянул.

– Ради всего святого, Абигайль!

– Господи, Уоллингфорд, ты покраснел? Думаешь, я не понимаю, как ты возбужден? Знаешь, я изучала мужскую анатомию.

– Не удивляюсь. – Уоллингфорд с трудом удержался от желания посмотреть вниз. Он прекрасно знал, что обсуждаемая часть мужской анатомии отчаянно упирается в ткань брюк в попытке вырваться на свободу, что не преминула заметить Абигайль.

– Ну и ну! Да ты и правда покраснел! Тебе так идет румянец. Он делает твое лицо живым.

– А раньше я тебе живым не казался?

Абигайль удрученно вздохнула:

– Послушай, мы так и будем обмениваться остроумными замечаниями? Мне больше нравится целоваться.

Уоллингфорд наклонился, чтобы это сделать, но прежде чем он успел коснуться ее губ, Абигайль испуганно вскрикнула и ударила его в грудь.

– Подожди-ка. Как долго я спала? Сколько сейчас времени?

Уоллингфорд со стоном достал из кармана часы.

– Девять двадцать три.

– О Боже! Уже? Мне ужасно жаль, дорогой, но я действительно должна идти. Я обещала Морини помочь с масками. Мы не успеваем, хотя я работала полночи…

Абигайль вскочила и начала поспешно собирать то, что осталось от пикника, и бросать в корзину из ивовых прутьев. Проникающее сквозь листву солнце раскрасило ее голову золотистыми пятнышками.

– Маски? – рассеянно спросил Уоллингфорд, завороженный видом ягодиц, мелькающих у него перед глазами.

– Да, для сегодняшнего маскарада. У тебя ведь есть маска, правда?

– Конечно, есть.

Абигайль замерла и повернулась с фляжкой воды в руках.

– Ты напрочь забыл об этом, да?

– Не забыл. Моя маска… она… Словом, все готово. Действительно готово. С этим… – Уоллингфорд беспомощно покрутил пальцем, – с пером. С перьями. Если быть точным, это скорее не перья, а гусиный пух. Я очень полюбил его в последнее время. – Уоллингфорд с надеждой улыбнулся.

Абигайль опустила фляжку в корзину и захлопала в ладоши.

– Отлично сыграно. Я почти тебе поверила, если бы не упоминание о гусином пухе. – Она подняла с земли корзинку. – А теперь поможешь мне сложить одеяло?

Уоллингфорд взял из ее рук корзинку, поставил на траву, а потом принялся складывать одеяло. Сейчас, когда он пребывал в состоянии крайнего возбуждения, любое занятие и тем более физические упражнения были даже полезны. За последние несколько месяцев он научился укрощать постоянно одолевающее желание. Научился отвлекаться от этого состояния с помощью какого-нибудь дела. Например, с помощью плавания на озера, когда нужно просто продолжать грести, ибо ничего другого не остается. Он научился управлять желанием и получать удовольствие не от поспешного совокупления, а от предвкушения, прикосновений и взглядов, от самой Абигайль.

А от нее не было никакой помощи. Она просто не понимала, в чем дело.

– Не понимаю, Уоллингфорд, – сказала она, пробираясь рядом с ним между деревьями. Ведь они ушли очень далеко, на другой берег озера, как делали это каждый день, чтобы остаться наедине. – Мы не в Лондоне с его нормами морали. Я очень хочу оказаться с тобой в постели. И ты тоже. Так чего же, черт возьми, мы ждем?

Уоллингфорд улыбнулся:

– Ты никогда не слышала о добродетели самоограничения?

– Да что ты об этом знаешь? Я уверена, ты ни разу не пытался в чем-то себя ограничить.

– Кажется, ты сердишься, дорогая.

– Да, я сержусь. – Абигайль остановилась и повернулась к герцогу. – Ты спал с дюжинами женщин. Почему отказываешься со мной?

Ну и как ответить на это? Герцог повесил корзину на руку и коснулся волос Абигайль.

– Ты знаешь ответ на свой вопрос.

Она ударила его по руке.

– Ах да, этот скучный и смешной запрет на соблазнение девственниц. Или, вернее, девственниц благородного происхождения, ибо я считаю, что вы, джентльмены, не испытываете угрызений совести, когда речь идет о тех леди, которых некому защитить.

– Это неправда. Я никогда… – Уоллингфорд нахмурился. – В любом случае угрызения совести здесь ни при чем. Дело в…

Абигайль повернулась и пошла дальше.

– Традициях? Сомнениях?

– Господи, нет. В желании, чтобы все было по-другому… – Последние слова Уоллингфорд произнес еле слышно, как если бы разговаривал сам собой.

– В чем?

– В той сентиментальной чепухе, которую ты так презираешь. Расскажи-ка мне о солнцестоянии. – Уоллингфорд вновь взял корзину в руку.

– О, это будет чудесно! Ты обязательно должен прийти. Я серьезно. Будет костюмированный бал, танцы. Придут жители деревни. Лилибет, Александра и я будем одеты официантками…

– Официантками?

– По словам Морини, это традиция. Леди, проживающие в замке, в праздник летнего солнцестояния наряжаются служанками. Конечно же, нужно все организовать.

Абигайль продолжала болтать о пасте с соусом из анчоусов и о местном оркестре, но Уоллингфорд потерял способность воспринимать какую-либо иную информацию, услышав слово «официантка». Воображение его разыгралось не на шутку. Он сразу же представил Абигайль в платье с глубоким декольте, почти обнажающим полную грудь, и – о милостивый Боже! – в фартучке и с подносом изысканных кушаний в руках. До его слуха донеслись слова «оливки», «начинка» и «труба», но он мысленно стаскивал с Абигайль платье и поэтому совершенно забыл о том, где находится. Лишь удар тычок и сопровождающий его возмущенный голос вернули его к действительности.

– Я говорю, Уоллингфорд, ты пойдешь со мной?

– О да, оркестр, трубы. Ужасно весело.

Интересно, в какой момент праздника появится этот самый оркестр с его трубами? Успеет ли он увлечь Абигайль в укромный уголок и заставить потчевать оливками лишь его одного? Интересно, будет ли на ней маска? Герцог судорожно сглотнул.

– Трубы? Да ты совсем меня не слушаешь, Уоллингфорд. Я говорила о значимости такого события, как летнее солнцестояние.

– Солнцестояние, конечно. Самый долгий день в году. Я считаю, это причина для праздника.

– Для замка это действительно праздник. Это волшебная ночь. Ее называют ночью любовников. Мы с Морини так долго готовились. На этот раз все получится, я уверена.

Сочетание «ночь любовников» возымело на герцога точно такой же эффект, как слово «официантка», и его воображение хотело уже разыграться с новой силой, когда что-то в словах Абигайль привлекло внимание.

Покачав головой, он спросил:

– Что ты сказала?

– Я говорила о подготовке. Ты даже себе не представляешь…

– Ты сказала: «На этот раз». Словно были и другие.