Джулиана Грей - Неприступный герцог

– Стало быть, это вы прислали записку?

Абигайль понятия не имела, о какой записке он говорит, но никто не мог обвинить ее в тугодумстве. Она колебалась всего лишь мгновение, прежде чем ответить:

– Да, это сделала я, – и протянула руки.

Уоллингфорд тотчас же сжал их в своих.

– Слава Богу, – произнес он, глядя на ее пальцы.

– Я хотела встретиться с вами без свидетелей, – сказала Абигайль, надеясь, что поступает правильно, – но потом в саду начали появляться остальные, а мне не хотелось ставить вас в неудобное положение…

– О, Абигайль. – Герцог взял ее руку и поднес к губам. – Я думал, что это западня…

– Я никогда не устраивала вам западню. Прошу, поверьте. Пожалуйста, Уоллингфорд, посмотрите мне в глаза.

– Нет, не могу.

– Но ведь вы мне верите? Скажите, что верите.

Уоллингфорд вздохнул:

– Не знаю. Пожалуй. Господи, какие у вас ледяные руки!

– Со мной все в порядке.

– Вы дрожите. Вы не захватили с собой шаль, глупое дитя. – Уоллингфорд отпустил руки Абигайль и начал снимать с себя сюртук. – Нужно вернуться в замок.

– Нет! Нет, не сейчас.

Тяжелый и теплый сюртук опустился на плечи Абигайль, делая ее похожей на гнома. Она дрожала от холода и возбуждения. Руки Уоллингфорда задержались на вороте сюртука, заставляя Абигайль сделать шаг вперед, а затем еще один.

Теперь его дыхание обвевало ее волосы, а подбородок касался макушки.

Абигайль уткнулась лицом в его шею, от которой пахло свежей водой озера, подняла руки и положила их на грудь Уоллингфорда.

– Если я задам вам довольно дерзкий вопрос личного характера, вы мне ответите на него честно?

– Мисс Харвуд, разве вы когда-нибудь задавали мне другие вопросы?

Абигайль рассмеялась. Это были ненастоящие объятия. Руки Уоллингфорда по-прежнему покоились на вороте сюртука, а между ними стояла Абигайль. И все же она чувствовала себя в полной безопасности, находясь так близко к нему, чувствовала себя частью его тела. Под ее ладонями колотилось его сердце, а его дыхание согревало ее волосы. Абигайль чувствовала себя так, словно может говорить и делать все, что угодно. Она была пленницей Уоллингфорда, и все же еще никогда в жизни не ощущала большей свободы, чем сейчас.

– Вы с мистером Берком родственники, не так ли?

– Хм…

– Я заметила это вчера за ужином. Не понимаю, почему я не увидела этого раньше. У вас, конечно, разный цвет волос, но вы оба высокие и стройные…

– Я не такой высокий и стройный, как Берк.

– Действительно. – Абигайль засмеялась. – Словно он позаимствовал ваше тело и немного его вытянул. Ваши лица, как и лицо Пенхэллоу, очень похожи. Одинаковые скулы и подбородки. А еще вы одинаково хмурите брови…

– Я смотрю, вы очень тщательно изучили вопрос.

Абигайль легонько стукнула Уоллингфорда.

– Скажите правду.

Ее руки приподнялись и опустились на его груди, когда Уоллингфорд вздохнул.

– Отец Берка – герцог Олимпия, отец моей матери.

– О… – выдохнула Абигайль. Новость оказалась шокирующей, но еще более шокирующим было то, что герцог рассказал ей об этом. Наверное, в высшем свете все знали об их с Берком родстве и молча принимали ситуацию, но все-таки это оставалось семейной тайной, которую можно доверить не каждому.

– Стало быть, он ваш…

– Да, мой дядя. – Ответ Уоллингфорда прозвучал сухо, и все же в нем слышалась какая-то еле различимая веселость.

Абигайль засмеялась, уткнувшись ему в шею.

– Ваш дядя!

Смех так и рвался из ее груди, спина задрожала, и руки Уоллингфорда скользнули наконец по плечам Абигайль и прижали ее к своему большому телу. На этот раз герцог засмеялся тоже.

Абигайль положила голову ему на грудь.

– Должно быть, вам было очень тяжело.

– Вовсе нет. Берк – прекрасный человек. Я горжусь тем, что он у меня есть. Каждой семье необходим гений, и… в общем, он известный ученый и изобретатель.

Абигайль вновь вспомнила, как вздрогнул Уоллингфорд там, в саду.

– Он чудный человек. Но мне больше нравитесь вы.

Ей показалось, или Уоллингфорд действительно сжал ее чуть крепче?

Герцог наклонил голову, чтобы прижаться щекой к ее волосам.

– В таком случае у вас совсем нет разума, как я и предполагал, – сделал вывод Уоллингфорд.

– У меня гораздо больше разума, чем может показаться на первый взгляд.

– А как насчет моего обворожительного Адониса-брата? Его кандидатуру вы не рассматривали?

– Он тоже очень славный, и я его на самом деле обожаю, но – как вам сказать, – чего-то в нем не хватает.

– Может быть, титула?

Абигайль щелкнула пальцами.

– Точно! – Под ее пальцами были гладкие пуговицы жилета. Она коснулась одной и провела пальцем по ее ободку. – Кроме того, его телом и душой завладела моя кузина Лилибет.

– Боюсь, вы правы.

Вода плескалась у берега. Поднимался ветер – холодный и беспокойный. Наступила полночь, но Абигайль не хотела сдвинуться даже на десятую долю дюйма с этого места и от этого мужчины.

– Уолллингфорд, я хочу, чтобы вы отказались от пари.

Герцог не шевелился, и Абигайль замерла в ожидании.

Наконец он хмыкнул.

Она отстранилась и попыталась заглянуть герцогу в лицо, но он не разжал рук.

– Я серьезно. Неужели вы не видите, что оно совершенно бессмысленно? Никто не хочет покидать замок. В нем найдется место для всех. Да и что плохого в том, чтобы позволить людям полюбить друг друга?

Как только эти слова сорвались с языка Абигайль, она ощутила, как краска смущения густо разливается по щекам. «Скажи что-нибудь!» – взмолилась Абигайль, в то время как слово «любовь» пульсировало между ними в унисон с медленным сердцебиением Уоллингфорда под ее ладонями.

– Полагаю, – произнес Уоллингфорд тоном судьи, оглашающим вердикт, – если мы хотим избежать дальнейшего обсуждения…

Абигайль обвила его шею руками.

– О, спасибо! Только представьте, как будет весело, если над нашими головами не будет висеть этот дамоклов меч. Какими добрыми друзьями мы все станем!

Уоллингфорд схватил руки Абигайль, стиснул их и прижал к своей груди.

– Друзьями? – Теперь герцог мягко и серьезно смотрел на нее, и луна отражалась в его глазах.

Абигайль была рада тому, что вокруг царила кромешная тьма. Ведь она скрывала ее румянец. Румянец! Ее! Абигайль вообще никогда не краснела. И вот она стояла здесь, на берегу озера, краснея и смущаясь, точно дебютантка на своем первом балу. Вела себя так, как поклялась никогда себя не вести. И все же ощущение нельзя было назвать неприятным. Абигайль чувствовала себя взволнованной. То же самое она испытала бы, если бы лошадь, на которую она поставила и которая всю дистанцию безнадежно плелась в хвосте, вдруг резко прибавила и пришла к финишу первой.