Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Все это время Айше беспокоила одна-единственная мысль: где сейчас Бал? Удалось ли ей незаметно уйти, когда началась суматоха? Увы, узнать это пока возможности не было. Оставалось лишь послушно спрашивать и отвечать, вдыхая пряный запах благовоний из курильницы и улыбаясь деревянной улыбкой, чтобы не показаться невежливой.

Была принесена и выпита еще одна джезва кофе. И лишь тогда загадочная незнакомка, похожая на Эдже-ханум, как одна кофейная капля на другую, встала и повелительно кивнула:

– Идем. Я обещала выпустить тебя – и я сдержу слово.

Айше плохо помнила, как очутилась за пределами дворца. Очнулась, когда хлопнула неприметная калитка и вечерний воздух охладил ее пылающее лицо.

Джанбал обнаружилась в караван-сарае – нервничающая, бегающая туда-сюда и очень злая Джанбал, сразу забросавшая подругу колкими, словно иголки с ливанских кедров, вопросами. Айше отвечала невпопад, затем не выдержала:

– А ты-то сама где была?

– Я? Повернула в коридор, вышла в сад, там калитка была в стене, я – туда, смотрю – выход на улицу. Хотела было пойти обратно, но во дворце суматоха поднялась, по саду тоже забегали, незаметно уже было не зайти. Это за тобой охота началась?

– За мной, – со вздохом кивнула Айше и рассказала обо всем, что с ней случилось.

Бал слегка побледнела:

– Хвала Аллаху, всемилостивому и милосердному, что ты вышла оттуда целой и невредимой! У нее явно сегодня было хорошее настроение…

– У кого это «у нее»?

Джанбал недовольно дернула плечом:

– Ну а кого ты через раз честишь ведьмой?

Айше медленно опустилась на пол прямо там, где стояла. Бал всполошилась, кинулась поднимать подругу, забыла о злости и заворковала, словно голубица над птенцами. Айше хмыкнула, понемногу приходя в себя.

Михримах, значит. Ведьма. Вот она какая…

Женщина, которой Айше теперь обязана собственной жизнью.

Михримах.

Эдже-ханум, значит. Вот ее как нынче зовут. И у нее двое детей. Близнецы.

Михримах до дрожи в коленях боялась, что проклятье близнецов передается через поколение, прочла множество трудов ученых улемов, посвященных рождению двойни… Знатный же бред несли некоторые ученые мужи! Городским сумасшедшим куда как далеко до тех измышлений, до которых додумались почтенные светила и столпы науки. Но нигде и никто не говорил, что у двойняшек впоследствии тоже рождаются двойняшки.

Про детей с кошачьими головами и про сонмище пауков, которые женщина исторгает из лона, было. Про близнецов – нет.

И Михримах успокоилась. Ну вот не верила она в то, что родит сонмище пауков, не верила – и все тут. И про кошачьи головы тоже как-то все казалось сомнительным. Ну а остальное ее и вовсе не пугало.

А Орыся, значит, все-таки родила двойняшек.

И родинка на виске у каждого из них…

Мужа Орыси девчонка описывать категорически отказалась, и Михримах не настаивала. Зная, когда в последний раз Айше видела мать своей подруги, можно примерно очертить круг городов, в которых блудная сестра может проживать. Послать туда соглядатаев, пускай поспрашивают о приезжих. В провинции люди долго помнят, что тот или этот сосед не был здесь рожден. А если как следует поразмыслить, то можно и сузить круг поиска до тех городов, где иноземцы вовсе не диковинка. Орыся умна, и если она все-таки со своим шляхтичем…

То остается Амасья.

Михримах обдало холодом. Та самая Амасья, где потеряли Айше, дочь шахзаде Мустафы. Матушка, помнится, два дня по этому поводу бушевать изволила.

Айше – имя не из редких, но Айше из Амасьи – совсем другое дело.

Рука Михримах поднялась было, чтобы позвонить в серебряный колокольчик, но остановилась на половине пути. Зачем девица приходила к ней? Да так ли это важно?

Важно другое – дочь покойного шахзаде близко знакома с Орысей. И если мать узнает…

Если хасеки Хюррем узнает, то может случиться… всякое.

Михримах не была готова потерять сестру еще раз.

И еще меньше Михримах-султан, супруга Рустема-паши, готова была отвечать на разные неудобные вопросы. Например, о том, чья же она на самом деле дочь.

Ее отец – великий султан Сулейман Кануни. А отпечаток окровавленной ладони, который как-то раз появился очень вовремя… ну, мало ли какие странности подчас случаются в султанском дворце?

Она, Михримах, уже не та перепуганная девчонка. Она – взрослая женщина и понимает, что отношения между людьми могут быть… непростыми. В частности, такими вот непростыми могли быть и отношения Хюррем-султан с великим визирем Ибрагим-пашой.

Нужны ли здесь лишние вопросы? Стоит ли искать ответы там, где прошлое мирно дремлет в родовой усыпальнице-тюрбе?

И если вопросы не нужны Михримах-султан, то тем более они не нужны великой Хюррем. Она стареет, и это не улучшает ее характера. Возможно ли, что Хюррем-султан захочет закопать ненужный вопрос поглубже? Вместе с той, которая вопросы вызывает?

А Михримах все-таки ну совсем не готова лишиться Орыси во второй раз.

В колокольчик Михримах тем не менее позвонила. Вошел евнух – неприметный, плешивый, сгорбленный и словно присыпанный пылью. Один из тех, кто был глазами и ушами Михримах-султан в Истанбуле.

– Ты уже вернулся?

– Да, госпожа. Девчонка остановилась в караван-сарае, совсем рядом, через две улицы отсюда. С ней странный парень.

– В каком смысле странный?

– Выдает себя за ее брата, но это не столь интересно. Все они если не братья, то дяди… Голос у него уже должен бы ломаться в этом возрасте, а не ломается. И повадки… Да и юная Айше называет брата Бал, когда они остаются наедине. Разве мужское это имя – «мед»? Не хочу возводить напраслину, госпожа, но если господин Бал – юноша, то я – янычарский сотник.

Евнух захихикал, усмехнулась и Михримах, но отстраненно, углубившись в свои мысли. Перед глазами, будто живая, встала Орыся, их переодевания, их прогулки по праздничному Истанбулу…

– Что прикажешь, госпожа?

– Следи за ними. Ничего не предпринимай. Если им будет грозить опасность, вмешайся, защити, но не более.

Когда евнух, беспрестанно кланяясь, попятился и вышел из комнаты, Михримах закусила губу и сокрушенно покачала головой. Ах, Орыся…

Ради тебя я помогу твоей дочери, невесть как связавшейся с Айше-султан. Зря она это сделала, ну да страсть впутываться во всякие неприятности, похоже, передалась ей с твоей кровью.

Ради тебя – и ради себя самой – я буду защищать юную Бал.

Ах, Орыся…

– Ты пришел за мной, молодой господин?

Джанбал в некотором изумлении оглянулась, но никакого «молодого господина» позади себя не обнаружила: за ней, недовольно хмурясь, стоял некий благообразный седобородый мужчина в дорогом халате (девушка, с запозданием сообразив, что, видимо, вклинилась к меняльному прилавку перед ним, безмолвно прижала ладонь к сердцу, извиняясь; но он только сильнее нахмурился). Выходит, эти слова действительно были обращены к ней.