Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Он-то заговорил сейчас на латыни, но, как видно, ранее прислушивался к роксоланской речи и понимал ее. И Желислав Осморг вновь коротко склонил голову, признавая капитанское право барона.

– Мы еще отнюдь не достигли безопасных вод, – сказал капитан. – Ты, – переходя на турецкий, повернулся он к Ламии, угрюмо смотревшему на них всех от кормила, – ступай к парусу, пусть тебя у руля кто-нибудь сменит, Кунош или Вукол. И правь куда правишь: в море мне тебя ничему учить не приходится. Ты, юноша, – это было сказано Джанбеку, – пока лучше приляг, нам твое мореходное чутье вскоре понадобится, а как еще один раненый ты нам вовсе ни к чему, у нас их и так-то хватает. Поэтому ты, Ковынский-младший, со мной: поможешь делать перевязки. И твоей дамы сердца это касается, если она такому обучена. Лучше бы – да. Остальным, кто цел, отдыхать сидя, на гребных скамьях, и быть готовыми по команде взяться за весла. Кто не цел – на нос. Включая, да, Ковынского-старшего.

И сам, даже не оглянувшись, чтобы проверить, следуют ли за ним Бек, Бал и Айше, перешел на нос шаика, где уже лежали двое тяжелораненых.

Джанбал хотела сказать, что она нужнее у паруса, что как от подручной Ламии от нее будет сейчас больше толку, чем как от помощницы во врачебном деле. Что мастерством перевязок Айше владеет лучше ее.

Но ничего подобного она не сказала – и послушно проследовала за капитаном.

Вот тут точно скажем: не читайте этих строк, правоверные, равно как и гяуры. Это все равно что подглядывать.

Все превозмогает любовь. Но разве вы этого не знали ранее и так?

Ступайте лучше по домам, правоверные, и вы, гяуры, тоже ступайте. Ваши жены и возлюбленные истомились по вам. Ибо время уже позднее, а вы, едва затеплились первые лучи рассвета, как сели за эту книгу, так и оторвать глаза от страниц не можете, седалища же – от сиденья. Ступайте, утешьте тех, кто любит вас, иначе не видать вам в грядущем блаженства, даже будь вы записными праведниками. А назавтра, едва блеснет заря, принимайтесь за чтение снова. Только фажр, утренний намаз, прочитать не забудьте, если вы действительно правоверные, ибо чем тогда вы лучше гяуров?

Да, вот еще: о мести тут маловато будет сказано, во всяком случае, сравнительно с любовью. Но это лишь до поры. Кто раскрыл эту книгу с мыслью прочитать о том, как свершилась (или не свершилась) месть и какие испытания выпали юным героям и героиням на пути свершения оной, раскрывайте завтра снова – и не будете разочарованы.

Бал плыла саженками – и с рук ее срывались снопы зеленоватых искр. Она это заметила не сразу, а лишь когда повернула обратно к берегу: туда-то плыла по лунной дорожке и от сияния все равно рябило в глазах.

Море светилось. Девушка знала, что такое иногда бывает, но прежде не видела и потому как-то не очень поверила самой себе.

Нырнула, держа глаза открытыми. Поверхность воды над головой призрачно мерцала – но это, конечно, лунный свет играл на ней. «Или ты всходи, или я взойду…» – так, кажется, говорил этот прекрасный юноша… А сама вода была темна.

Бал шевельнула рукой – и увидела, как от этого движения заискрились, заблестели вокруг крохотные самоцветные точки. Вспыхнули – и тут же погасли.

Значит, все правда. Мало же она знает о море… Пока жила с семьей в Амасье, знала не меньше, чем брат. Они все же «дети реки» были, но и в морские вояжи их, случалось, кто-нибудь брал. Отец, Ламии или тот старик, которому Ламии приходился сыном. Имя его, Баратав, меж чужими называть не следовало, прозвище «Пеговолосый» – тоже. Впрочем, близнецы Джан застали его уже не пегим, а совсем седым.

Но за два минувших года Джанбек с морем куда более тесное знакомство свел. Не говоря уж о…

Джанбал плыла к берегу, каждым движением порождая вокруг себя мельтешение искорок, слабеньких, короткоживущих, но все же то был свет, не тьма. Вскоре коснулась ногами дна. Встала: здесь ей было чуть выше пояса. Резко встряхнула головой, сбрасывая с волос воду.

Одновременно на груди колыхнулся топазовый медальон (она не снимала его никогда), уронив последнюю светящуюся каплю. Почему-то это движение медальона, скользнувшего по мокрому телу, отозвалось болью. Девушка в недоумении ощупала себя и поняла, что прямо под топазовой подвеской у нее, судя по всему, кровоподтек.

Подумаешь! Так, как сегодня довелось прыгать и карабкаться, немудрено ушиб при этом получить, самой того не заметив. Счастье еще, что от оружия ни единой раны…

И – это тоже было как вспышка, много ярче ночных искорок, – пришло воспоминание: стрела ударяет в грудь… отскакивает, точечно вспоров рубашку, но не причинив вреда… бессильной тростинкой падает на устланную коврами палубу…

Только сейчас Бал испугалась по-настоящему. В панике ощупала амулет, поднесла его к глазам, принялась лихорадочно рассматривать, проклиная слабость лунного света… Нет, слава Аллаху: воистину цел камень с острова Зебергед, что под цвет глаз, ее и отцовских! Ни щербинки от стрельного жала. Ни трещинки. Поистине чудо, если вспомнить, сколь хрупок он сам и тонка его оправа. Сам цел – и свою юную хозяйку спас.

Так что же… медальон именно так должен был ее сберечь? Вот так все просто? Или права она, чувствуя, что…

Эту мысль Джанбал не стала додумывать, отвлеклась: на берегу кто-то стоял.

Первой ее реакцией было погрузиться в воду до шеи, но потом девушка поняла, что особых причин для тревоги нет. Она знала, где находится сейчас команда «Адсыза» и те, кого она до сих пор про себя называла «дэвом», то есть четверо оставшихся в строю: роксоланский шляхтич, генуэзец с венецианцем и кастильский идальго – ну и компания, таким вместе быть только на галерной скамье… да еще в битве за право уйти с этой скамьи, на свободу или в смерть. Да уж. Тут они действительно в строю, в боевом.

Дэв.

Но никто из них сейчас не окажется на берегу: сменяя друг друга, несут дозор, со стороны суши и возле обоих мысов по краям бухты. Это и вправду нужно, но Бал подозревала, что руки дэва слишком долго оставались без оружия, а теперь все не могут им натешиться. Такое даже усталость превозмогает.

Двое не оставшихся в строю, оба они венецианцы, тоже на берег не выйдут. Им хватает забот о своих ранах.

Здешние слуги и работники? Им тоже нечего тут делать. А если что, Бал на этакого вот любопытствующего сейчас так рыкнет своим кстати охрипшим голосом, что он не просто бегом убежит, но клубком укатится.

Родной брат и названная сестра… Они, скорее всего, не должны бы, однако если выйдут на берег – пусть. Уж им-то и так известно, кто есть Бал на самом деле!

Остается только один человек… Но ему тоже все известно.

Девушка сделала несколько шагов к берегу. Теперь она рассмотрела, что ожидающая там фигура высока. Ну, так и есть.