Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Душа моя, сестра моя, прости меня еще раз. Эта половина как раз равна тем деньгам, что у нас оставались. Не могу отказаться, не смею передумать: такой шанс судьба дает лишь единожды. Только сейчас Аллах распорядился так, что некое око можно закрыть всего лишь серебряным веком, не золотым.

Калам и бумагу взяла прямо в бедестане, в писарском уголке. Там же начала и завершаю это письмо. Домой забегу лишь для того, чтобы оставить его, переодеться и взять серебро. Да сделает Аллах так, что ты к тому времени еще не вернешься. Иначе отговоришь или просто не пустишь меня. Но если все пойдет, как я задумала, то тебе просто не успеть.

Как воровка, оставляю тебя без гроша в чужом городе. И за это тоже прости меня – а уж я себя не прощу всю оставшуюся жизнь, сколько ее ни будет, пускай даже до завтра. Но, может быть, это к лучшему, что я уношу все серебро: отправляйся домой сразу, даже если придется идти пешком. Знаю и верю: ты дойдешь, у тебя все будет хорошо.

В последний раз прошу простить меня, хотя бы ради твоего брата, моего любимого на все времена супруга. А его о прощении даже не осмелюсь молить.

Твоя сестра, подруга, проклятье твое и обуза…»

Имя в конце письма Айше все-таки не поставила, не настолько она сошла с ума. Но вообще – сошла.

Хотя бы только потому, что могла предположить, будто Бал, с самого начала ведущая их дела, все оставшееся серебро в известном им обеим тайнике прячет, а с собой у нее ровным счетом ничего нет. На самом-то деле у нее поболее чем ничего. В пересчете части серебра на золото – даже больше, чем в том тайнике.

Еще и потому сошла с ума, что думает, будто ее сестра сейчас все бросит и побежит спасать свою драгоценную шкуру. Тогда бы и два года назад вообще начинать нечего было…

Кяйя кадыны Сельви-ханум. На сельви , кипарис, она не похожа вовсе, разве что на бочонок из кипарисовых досок, невысокий и округлый. Значит, она и наемом служанок-сказительниц тоже ведает?

Не очень понятно, кто на том подворье «человек Михримах». Ясно лишь, что есть такие. Но они ведь тоже могут иметь свой интерес, отличный от интересов султанской дочери… Хотя бы просто денежный.

Ох. «Сводная племянница: девочка, которую мой брат, ее отец, назвал в честь нашей с ним тетки»… Ох. Ой!

Михримах-младшая, Михримах-маленькая, вот это кто. Дочь шахзаде Баязида. И вправду совсем еще маленькая девочка, то ли пять ей, то ли семь самое большее.

Она, конечно, тоже потомок Хюррем-роксоланки. Наверное, ее для того в Истанбул и привезли: чтобы познакомиться с бабушкой. Ведь родилась Михримах-маленькая уже после отъезда шахзаде Баязида из столицы столиц…

Зачем ее привозят именно сейчас? Может быть… может быть, по тайной просьбе самой хасеки? Допустим, она больна, хотя скрывает это. (Сколько ей лет-то? За сорок, уже совсем старуха.) И спешит увидеть свою маленькую внучку, самое дорогое для нее существо, прежде чем…

Свою маленькую внучку.

Маленькую…

Ой!!! Нет. Не может быть. Айше не такая. Это не она. Это желтый камень. Это ее безумие. Это желтый камень и безумие – они вместе держат Айше, сестру Бал, в заложницах, хотят сделать ее убийцей и убить!

Да какие тут вообще могут быть сомнения. Упомянуть, что в гостевых палатах требуются служанки, а не служанка, тоже признак сумасшествия, конечно.

Особенно если при этом надеть свое девичье платье, а второе, на всякий случай у них тоже имеющееся, просто взять и оставить в сундуке, не подумать о нем.

– …Рассказам дается имя: кто слушает, доволен ими. Кто слушает, тот паша и ага, а кто не слушает – ослиная нога…

– Ослиная нога! – восторженно выкрикнул хрустальный детский голосок.

– Она, она, моя милая… Было – не было, а жил в Персии падишах, росли у него три сына: что же он, тоже не человек? Вот однажды сидел этот падишах со своими визирями, занимался государственными делами и вдруг спрашивает: «Ах, в какой стране, в какой части света найдутся три такие необычайные девушки, такие красавицы-распрекрасавицы, чтобы я мог взять их в жены своим сыновьям?» Тут каждый визирь начинает расхваливать какую-то страну, в которой девушки, по его мнению, очень красивы. Обо всех этих странах падишах знает, а потому не может выбрать между ними. И лишь один визирь, старый и седой…

– Великий визирь? – уточняет девочка.

Пауза. Сперва мимолетная, потом затягивающаяся.

– Нет, солнце мое, сладость моя, – голос рассказчицы прерывается, – нет, соты мои медовые: великий визирь – это такая скотина, всегда, даже в сказке, что… не хочу сейчас о нем говорить. Пусть будет… третий визирь. Самый старший, но третий. Так ведь тоже бывает, правда?

– А почему не… – озадаченно начинает было девочка, но рассказчица спешит продолжить повествование:

– И лишь третий визирь, седой, самый старый, сказал: «О падишах, да правишь ты вечно, знай: есть за тридесятью морями страна, в которой совершенство девичьей красоты таково, что даже уродина из тех краев стократ прекрасней, чем самая красавица-распрекрасавица в любой стране, включая ту, где стоит твой трон, да будет благословен он!»

Джанбал, затаив дыхание, стояла у входа, пока еще невидимая для них обеих – и маленькой, и юной.

Так не могло быть. Много у них было за эти почти два года невозможных дней, но вот этот – самый наиневозможнейший.

Сначала врата, которые выглядели неприступными, да и в самом деле были таковыми, вдруг распахнулись перед Айше. А потом вторично распахнулись, уже перед ней: за серебро и сказочный зачин, который она с выражением продекламировала ключнице, еще не успевшей удалиться по своим дворцовым делам после того, как провела во дворец новую служанку, то есть Айше. Бал надеялась, что ее при входе хотя бы обыщут как следует: тогда можно было ожидать, что и ее названную сестру не пропустили в гостевые палаты с кинжалом. Так-то обнаружение кинжала не сулило ничего страшного: ну, прошла девчонка по городским улицам с бебутом под накидкой, в Истанбуле это допустимо, а для девушки, желающей слыть честной, даже похвально; но это ты вплоть до ворот горожанка, а внутри уже дворцовая служанка, а потому оружие сдай, милая, не гневи Аллаха и охрану…

Нет, обшарили поверхностно, куда менее внимательно, чем было заведено в Амасье. Вокруг бедер и от щиколоток до колен, где носят поясное или засапожное оружие, евнухи ее наспех ощупали, а грудь, где Айше всегда бебут носила, щупать не стали. И рукава не проверили, где опытные люди вообще-то многое носят.

Ничего себе! А если она, скажем, наемная убийца? Положим, не она и не наемная, но евнухам-стражам откуда это знать?!

А потом сразу повели в покои к госпоже Михримах (Джанбал вздрогнула, услышав это имя: ей до сих пор приходилось напоминать себе, что не к дочери султана ее ведут, а к его внучке). Мол, только что к ней доставили новую мастерицу сказок, но та приглянется ли Михримах-султан, нет ли, поди угадай, юная госпожа привередлива, так что ты, девица, тоже рядом побудь, может, сразу и понадобишься.