Джин Соул - Сапфир и золото

— Истинный облик у неё другой, — тихо сказал Талиесин Хёггелю, — но лучше бы ей никому его не показывать. Увидел раз — и пропал. Ты даже не представляешь, какой переполох она учинила у эльфов!

— Я им спела, — услышав, сказала Сапфир. — Хотите, и вам спою?

— Не надо, — взмолился Талиесин.

— Да пусть споёт, — разрешил Хёггель.

Сапфир дважды просить не надо было. Она тут же раскрыла рот и затянула драконью песню. Василиск эту песню тоже знал — дед научил — и стал ей подпевать. Домик феи закачался, с крыши посыпалась еловая хвоя. Талиесин крепко зажал уши. Хельгартен, кажется, драконье пение нисколько не беспокоило: она продолжала ткать, мерно покачивая головой в такт.

— Отличная песня! — заявил Хёггель, когда они допели. — Это тебя стари… Эмбервинг научил? Она из Драконьей книги. Ты читала Драконью книгу?

Они оба оживились и начали говорить почти одновременно, мешая обычную речь с драконьими словечками. Всё-таки драконы, а драконам всегда есть что обсудить с другими драконами, тем более если они практически сверстники. Хёггель ведь тоже, по драконьим меркам, был ещё детёнышем.

— Она славная, — сказала Хельгартен, наблюдая за оживлённой беседой. — Так она дочка Дракона?

— И Голденхарта, — машинально добавил Талиесин. Он, пожалуй, немножко ревновал к Хёггелю.

— Я так и думала, — кивнула фея. — Она не совсем дракон… не такой, как Эмбервинг. Она ведь отчасти и эльфийской породы? Чувствуется в ней ваша магия. Потрясающее существо!

Сапфир бросила разговаривать с василиском и устремила взгляд на эльфа и фею. Кажется, ей не нравилось, что они разговаривают.

— Если ты фея, то почему у тебя нет крыльев? — спросила девочка, возвращаясь к ткацкому станку. — У всех фей есть крылья, почему же у тебя нет?

— Сломались, — сказала Хельгартен, печально улыбнувшись, — мои крылья сломались.

— А новые отрастить? — огорчилась Сапфир. — Отрастают же хвосты у драконов.

— У фей крылья не отрастают, — со вздохом сказала фея.

— Откуда ты знаешь? Ты же не пробовала, — возразила девочка.

— Что не пробовала?

— Крылья отращивать.

Талиесин попробовал объяснить, что феи не драконы, поэтому новые крылья, если старые потеряны, отрастить нельзя. Сапфир недовольно сказала:

— Любое существо, если у него достаточно волшебных сил, может отрастить крылья… или хвост.

— Даже эльфы? — недоверчиво спросил Талиесин. — Хвост?

— Ну конечно. Ты ведь превращался в дракона, что же ты, не сможешь хвост отрастить? — пожала плечами Сапфир. — Даже Солнышко — при желании — мог бы. А она ведь самая настоящая фея.

— Бывшая, — заметил Хёггель.

— Фей бывших не бывает, — категорично ответила Сапфир.

— Я растеряла волшебные силы, — сказала Хельгартен, — поэтому, вероятно, и не получается отрастить новые крылья.

— Так у тебя целая вечность впереди, — заметила Сапфир. Тут же она спохватилась и обернулась к Талиесину: — Ты не вздумай хвост отращивать, это я так просто сказала, для примера. Эльф с крыльями — это ещё куда ни шло, а вот эльф с хвостом… — И она покачала головой, вероятно представив себе это вопиющее зрелище.

— И не собирался, — вспыхнул Талиесин, потому что василиск фыркнул, а фея засмеялась. — Мне и ушей хватит.

— Если их тебе стари… Эмбервинг не оборвёт, — уточнил василиск. — Может, отрастить хвост и неплохая идея. Хвост не так жалко, он всегда может отрасти снова. Уши, я полагаю, у эльфов, если их оторвать, не отрастают?

Талиесин сразу стал серьёзным. Сбежала улыбка и с лица феи. Хёггель ничего не знал о тех страшных временах, когда эльфийская кровь текла рекой. Алистер сыну рассказывал, а Хельгартен сама была свидетельницей резни. Скольких она пыталась выходить, но ни один не выжил. Ни один, кроме Алистера, и то потому, что ухо у него было всего лишь разорвано, а не отрезано. Одна спасённая жизнь из многих тысяч потерянных… Фея вздохнула:

— Не отрастают. Не стоит с этим шутить.

Хёггель почувствовал перемену в их настроении и встревожился. Сапфир сощурилась:

— А Эмбер, я слышала, обещал Талиесину уши оборвать. Это он шутил, да?

Её вопрос разрядил обстановку. Талиесин густо покраснел и неловко кашлянул. Фея поспешно сказала:

— Конечно, шутил. Эмбервинг никому не стал бы обрывать уши просто так.

— А не просто так? — уточнил Хёггель. — Слышал я что-то от Алистера об этом…

— Тсс! — замогильным голосом велел Талиесин. Ему вовсе не хотелось, чтобы Сапфир узнала о том, что он, влюбившись до беспамятства в Голденхарта, таскал к башне букетики эльфийских цветов — «веники», как выразился Эмбервинг. Что бы она про него подумала! Ушам бы его тогда, пожалуй, точно не поздоровилось. Сапфир, он знал, была скора на расправу.

— Секретики? — поинтересовалась девочка таким же замогильным голосом.

— Расскажу, когда вырастешь, — брякнул Талиесин.

— Рассказывай, — тут же велела Сапфир.

А василиск с феей, изумлённые, раскрыли рты и смотрели на юную деву, вдруг появившуюся на месте девочки, и не могли отвести от неё глаз, настолько она была прекрасна.

Эмбервинг задумчиво разглядывал на ладони хрустальную чешуйку сначала обычным взглядом, потом — драконьим, но так ни к чему конкретному и не пришёл. В ней чувствовались некие чары, но назвать их исконно драконьими было нельзя. Драконьи ощущались по-другому.

Лучесвет и Нидхёгг вернулись в башню, когда юноша «облинял», выражаясь словами чёрного дракона. Сброшенную шкурку они принесли с собой — показать.

— Огден сказал, что я тоже дракон, — неуверенно проговорил Лучесвет, — потому что все драконы линяют.

Дракон покачал головой, продолжая разглядывать и иногда обнюхивать хрустальную чешуйку. Драконы, может, и линяли, но всегда в драконьем обличье. Он никогда не сбрасывал чешую, будучи человеком. У него бы и не получилось.

— А в дракона ты превращаться не пробовал? — спросил Голденхарт, который тоже присутствовал при разговоре.

— Огден мне показывал, но у меня не получается, — ответил Лучесвет.

— И не получится, — однозначно сказал Эмбервинг, — потому что, не считая хрустальной чешуи, которой ты почему-то оброс, ты человек, а не дракон.

— Нужно подождать и посмотреть, что из этого получится, — предложил менестрель. — Хрустальная шкурка отрастёт снова, или ты её окончательно сбросил?

— А может, мне его укусить? — предложила Сапфир, которая тоже была тут. Эмбервинг посадил её под домашний арест, когда узнал о самоволке в Извечный лес (почуял), и запретил выходить из башни даже во двор.

— Зачем? — разом спросили все, и только Нидхёгг промолчал, но белые глаза его оживились вниманием.

— А вдруг, если я его укушу, он всё-таки превратится в дракона? — сказала Сапфир. — Вот если волченька человека укусит, то человек волченькой станет.