Альма Либрем - Заклятые враги [СИ]

Галатье был будто ошеломлён. Казалось, на него надели какие-то шоры — он видел одно только солнце там, где давно уже собрались мрачные тучи и стало до ужаса холодно и отчего-то больно каждому, кто подойдёт достаточно близко.

— Дарнаэл, — прошептал он, — моя дочь, наверное, этого действительно заслужила…

Он не выдержал. оттолкнул ногой кинжал, брошенный ранее на пол, схватил Галатье за плечи, рывком заставил его встать и встряхнул — такого старого, уставшего, измотанного.

— Ты слышишь, что ты несёшь?

— Ты не можешь поступить плохо, — Галатье вздохнул. — Я правил задолго до того, как ты взошёл на свой трон, Дарнаэл, и видел я много разных правителей. Никто не вёл свою страну так уверенно. Ты не совершаешь ошибок, а Марта, наверное, заслужила смерти…

Дар хохотнул — казалось, он сам уже балансировал на грани истерики, взрыва бесконечных эмоций.

— Я? Не совершаю ошибок?

— Нет, — покачал головой Галатье. — Ты как солнце. Освещаешь всем путь.

— Скорее как факел. Все, кому не лень, выбирают, куда ему светить, потом идут — но виноват всё равно глупый огонёк, — Дарнаэл усмехнулся.

— Нет, ты солнце. А я — вот я факел…

— Ты? — Тьеррон отступил вновь, и касаться Галатье ему было противно. — Ты никакой не факел. Ты огарок. Вроде бы и зажечь тебя ещё можно, но ты заставляешь свой фитиль промокнуть и истлеть, пытаешься сгнить насильно, если не получается и так. А почему? Потому что тебе страшно. Потому что тебе бесконечно жаль себя.

Галатье молчал. Может быть, он понимал, что Дарнаэл говорил правду, может, ему на самом деле было страшно — и он не знал, какие слова должны соскользнуть с его губ.

— Я идеален? Я не совершаю ошибок? Говори, Галатье, — его глаза уже были не синими, а скорее растворились в бесконечном гневе — темнели с каждым словом.

Но король молчал. Король не мог проронить ни слова, очарованный холодной чеканкой слов.

— Как далеко от Халлайнии моя страна? — он почти схватил Галатье за горло, но удержался, сказал ведь — убивать не будет. Сказал, а слово своё сдержит, хотя бы на этот раз. — Очень. Знаешь, как велик океан? Потому мы ещё стоим. Не потому, что я потерял возможность подписать с ними договор, и армия моя против великой империи не так уж и могуча. На что я надеюсь? На листья, на травы, на войско и верность? Да, но число тех, кто выступит против меня, будет куда большим. Халлайния огромна — а я даже забыл о том, что должен был вернуться к ним с новыми условиями мирного договора, — он словно успокоился, и голос стал звучать напевно и быстро. Увещевал ли он Галатье, убеждал ли, или, может быть, просто исповедовался, признаваясь в собственных грехах — этого мужчина не знал. И не хотел знать, пожалуй. — А то, что происходит с моими детьми? Думаешь, я свободен, холост, бездетен? У меня, Галатье, двое — мои, родные. Непризнанные мои дети и необузданная сумасшедшая королева, которую я за двадцать четыре года так и не смог осадить. Потому что это весело, потому что играть с чужой жизнью казалось мне забавным. Думаешь, если с моим сыном действительно что-то случилось, это его вина? Моя.

Он должен был перевести дух и дать покой несчастному королю. Должен был не наступать на него, пока тот шаг за шагом отступает к стене, пытаясь сбежать от бесконечной гневной тирады.

— А моя дочь, которая чуть не стала жертвой ритуала? А то, что сейчас происходит в моей стране? Сколько ещё грехов будут прощать королю только за то, что он достаточно ярок на фоне других? Мне нельзя управлять страной — я хороший военный, но правитель в мирное время с меня никакой. Да и то — мечи, шпаги, лес, что растёт за спиной. Призвание. Галатье, всё это — бессмысленная глупость. И я ошибаюсь, быть может, побольше, чем ты сам, но от этого не отступаю назад.

Он не знал, на что было похоже это беглое, страшное признание, да и, наверное, ему страшно было подумать о том, что это всё чистая правда. Что он действительно повинен, что ему пора покаяться, может быть, исправить свои ошибки. Свою невнимательность.

Но Галатье словно и не понял — ни единого слова.

— Даже когда ты себя проклинаешь, — прохрипел он, — ты словно солнце, Дарнаэл. Это ты ведёшь за собой, а нам только и подчиняться. Убей меня — если не из жалости, то хотя бы из ненависти, Дарнаэл. Убей…

— Убить? — он подобрал кинжал, направился к двери, но не стал закрывать её. — Так заслужи свою смерть, Галатье. Иди за мной — думаю, ты встретишь её за следующим поворотом.

Галатье, как казалось Дарнаэлу, должен был воспротивиться. Остановиться, попытаться возразить, хоть что-то сказать в свою защиту. Но он вновь будто бы примёрз к полу, не в силах отрицать свою слабость, а потом шагнул к Дару.

Он искал смерти. Но не мог так просто сдаться, всадив кинжал в собственное сердце.

Не так, как Дарнаэл. Тот считал, что есть в этом мире где умирать, кроме как от собственной руки, перерезав себе вены или ударив шпагой в сердце.

И выстрел прямо в голову тоже не поможет.

Все эти шансы спастись от кровавой мести — глупость. Попытки оправдать себя. Он не был самоубийцей — может быть, считал, что если заберёт с собой на тот свет больше врагов, то и станет немножко счастливее. Или смерть его — дороже. Пусть всего на одну чужую жизнь. Пусть лишь на кого-то спасённого, на чью-то короткую судьбу, на миг человеческой ненависти, пылающий на кончике его шпаги.

А Галатье хотел уйти за чужой счёт. С чистыми руками, но чёрными мыслями, с маслянистыми, смольными каплями греха, что покрывал его душу.

Дарнаэл знал, что он был слаб — пожилой мужчина, всё-таки. Но он и на миг не остановился, чтобы король Торрэссы мог его догнать. Одного только безумного, бессмысленного обожания во взгляде Дару хватило для того, чтобы слишком уж точно понять — он догонит его, поймает, не позволит уйти просто так. Солнце — Дарнаэл считал, что не являлся им никогда и ни для кого, но избавиться от наглого, издевательского практически клейма на своём лбу был не в силах.

Может быть, и вправду ему верили так сильно — привыкли к тому, что короля слово неизбежно. Если б Галатье был его подданным, может быть, Дар и принял бы его слова — но только не сейчас, не тогда, когда говорил с правителем соседнего государства.

…Дворец вновь будто вымер. Он проходил мимо оставленных покойников-стражей, переступал через их тела, игнорируя холод мёртвых тел под ногами. Галатье быстро шагал за ним, словно пытался ступать след в след, и Дар повторял мысленно — не оборачиваться, не позволять себе поверить в его силу.

Нет, это скорее слабость. Он почти слышал это тихое “убей меня”.

Убей, убей, убей.

Дар остановился и зажмурился. почему он должен брать на себя ответственность за чужую жизнь, почему должен позволять кому-либо, особенно королю чужой державы, так просто перекинуть, пересыпать на чашу его весов всю ту безмерную тяжесть?