Альма Либрем - Заклятые враги [СИ]

И плащ сам как-то соскользнул с плеч — пред ясные очи королевы Лиары явились её блудные дети.

Дети, которых она сама, по своей же воле, загубила и потеряла.

Пират смотрел на них отчасти удивлённо. Казалось, этих нескольких дней дороги ему было слишком мало для того, чтобы свыкнуться с мыслью о потере корабля и о том, кого он вынужден перевозить на тот берег, в страну, охваченную пламенем войны. Но — судно было достаточно малым, чтобы даже пройти по реке, Торресса не контролировала водные пути, а Дарнаэл Второй умел быть достаточно убедительным, чтобы никому даже в голову не пришло затевать с ним спор.

Дорога заняла времени больше, чем казалось сначала. Может быть, всё от того, что они слишком уж большой крюк вынуждены были сделать, минуя армию Торрессы, а может, беда была в том, что погода начинала портиться на подходе к рекам. Но, так или иначе, плыть хотя бы на несколько сотен метров вперёд означало потерять и корабль, и жизнь — речушка вилась с неимоверной скоростью, а армии казались слишком близкими для столь заметного судна.

Капитан так и не спросил, зачем всё это было — возить королей ему было впервой, но вот людей, что желали скрыть свои истинные цели в стране, в которую прибывали — уже привычно. Обычно его ненавидели за вопросы. Как самого молчаливого, его выбирали так часто, что становилось даже не по себе — он зарабатывал, разумеется, на всём этом очень неплохие деньги, и репутация была что надо, но всё равно довольно трудно справиться с ответственностью, которую то и дело возлагают тебе на плечи, если на самом деле ни к чему подобному не готов.

Он смотрел на короля, отчасти, наверное, завидуя тому, как легко, с чистым взглядом, с лёгким сердцем он смотрел на своё войско.

Наверное, когда они выйдут в океан в бурю, он сам не посмеет так взглянуть в глаза своей команде. А у Дарнаэла Второго получалось — жуткий человек, жуткий правитель, и законы тоже в его государстве очень странные. В каком-то роде капитану нравилось нарушать элвьентские правила, нравилось вытаскивать из этого континента всех, кто стремился к полной несвободе Халлайнии.

В Халлайнии далеко ушла вперёд техника и много другого. В Элвьенте же люди дышали воздухом свободы.

— Очень хотелось бы верить, — короля Галатье как раз сводили по трапу, и у пирата появился миг, чтобы перекинуться несколькими фразами с царственным пассажиром, — что больше не увижу ни одного правителя Элвьенты на своём судне.

— Может быть, и нет, если всё закончится хорошо. И если плохо, — хмыкнул Дарнаэл. — Мне бы тоже хотелось больше никогда не увидеться. Люди, что убегают в соседнюю империю, мне не по душе.

Пират усмехнулся. У него было достаточно денег для того, чтобы купить себе гражданство соседнего, но в тот же миг такого далёкого континента — но всё равно становилось до ужаса интересно, что же привязывало так эту местность к её магии, к её чарам.

— Я долго жил там, — протянул он. — И я видел там столько изобретений, о которых в Элвьенте даже мечтать трудно. Ни капли магии — им приходится обходиться без чар, поэтому они пытаются думать головой. Но какой бы развитой не была Халлайния, там все люди — рабы либо господа. Почему Элвьента так глупа и так свободна? И Эррока… Всё это. Все эти земли.

Дарнаэл остановился у трапа, словно задумался над вопросом — обернулся и, прищурившись, улыбнулся вдруг так весело и открыто, что стало не по себе.

— Элвьента не глупа, друг мой. Элвьента — это клок эгоизма. Знаешь, как легко, когда тебя любят за то, что ты побеждаешь? — улыбка стала ещё шире, ещё ярче. — Знаешь, как тяжело победить, когда нет войны?

Стражник вышел вперёд, вскидывая оружие — и тут же опустил его. На губах появилась странная, до того радостная улыбка, что Галатье, сжавшийся за его спиной, не просивший больше убить, удивлённо распахнул глаза. Он видел, как Дарнаэл прибывал с кучкой верных ему людей, но никогда не замечал того, как на него смотрела вся страна.

— Ваше Величество! — отсалютовал ему мужчина.

— Почему не эрроканские солдаты на дверях? — голос Дарнаэла звучал так мягко, вкрадчиво, по-кошачьи, что хотелось отступить и спрятаться. Словно вдруг он способен обратиться в что-то дикое и страшное, а потом прыгнуть, выцарапать глаза и вытащить сердце из груди.

— Королева Лиара, — он так и не считал её своей собственной королевой, — решила, что у нас подготовка на более высоком уровне, Ваше Величество.

— Пусть так, — кивнул он. — Она в тронном зале?

Стражник только молча отступил. Его взгляд был таким предельно преисполненным преданностью, что Галатье хотелось скрыться куда-то, только бы не быть на линии огня — не видеть, как Тьеррон, его соперник, солнце на его небесах, толкает эту проклятую дверь, как предстаёт пред очи сумасшедшей королевы Лиары.

А ещё не сталкиваться с полным презрения взглядом — как бы Дара ни любили в его стране, как бы ни боготворили, Галатье был уверен в том, что никто не говорил ему того, что он сам, король соседнего государства, успел наболтать за долгое путешествие по морю.

Он прошёл в зал, резким, уверенным шагом — переступил порог так скоро и самоуверенно, что Галатье едва-едва поспел за ним. Может быть, не следовало, может быть, и обожания во взгляде было слишком много — но он просто хотел замереть за его спиной и ждать, пока Дарнаэл позволит говорить.

Безумец. Король соседнего государства, враг! Что ж ты делаешь, Галатье?!

Но Лиара будто бы и не замечала. Её взгляд, привычно злой и холодный — Дарнаэлу он был почему-то слишком знаком, — был прикован к высокому светловолосому мужчине и к знакомой по силуэту, по жестам, по движениям девушке.

Дар был готов увидеть здесь кого угодно, только не свою дочь.

— Милая Лиара, — он сложил руки на груди, останавливаясь в дверном проёме, — я очень рад, что ты так внимательна к приходу своего заклятого врага, но, будь добра, отвлекись. Я начинаю ревновать — слишком много людей мешают мне доводить тебя до белого каления.

Она вскинула голову — во взгляде на миг мелькнуло что-то вроде облегчения, мигом сменившегося гордыней. Королева больше походила нынче на какую-то пантеру, леопарда, готовящегося к прыжку — тихие шаги, сосредоточенный взгляд и опасность, сквозящая в каждом движении. Что может быть страшнее этого?

— Дарнаэл, — она поднялась со своего трона, будто та кошка, плавная, гибкая, самоуверенная, но первый шаг навстречу мужчине сделала сама, словно забывая об извечной гордости женщины — о самом первом правиле матриархата. — А я уж полагала, что ты сбежал, как последний трус, оставив меня наедине со всеми неприятностями…

— Да неужели? — он прищурился, так довольно и зло в тот же миг, словно в одном теле уживалось два существа — король и влюблённый в эту сумасшедшую мужчина.