Надежда Волгина - Заземелье [СИ]

— Я люблю дерево, — говорила она и любовно гладила пенек, на котором сидела. — Оно живое, как и все мы. А эти отщепенцы даже к нему относятся по-варварски. А ведь его тоже можно лечить.

А ведь и правда! Я вспомнила, как Филипп, в первую нашу встречу смазывал скол на дереве какой-то мазью. Значит, унаследовал он тоже кое-что от матери — любовь к природе. Только почему же он людей до такой степени не любит?

Агата рассказала мне, что животные в их лесах водятся только в специально отведенных местах — в чем-то типа наших заповедников. Что каждая голова у совета на счету. Они за ними ухаживают, разводят, опираясь на всякие научные методы, выводят сильные живучие породы. Несмотря на научных подход, там тоже царит естественный отбор — заведомо слабые особи пускаются в расход, им даже шанса не оставляют попробовать жить. Только так они и добывают мясо. Вот почему у них его так мало, а вскоре и вовсе может не стать, потому что поголовье все крепчает.

Агата и тут пошла против всех остальных. Она занимается настоящим браконьерством — отлавливает забредших за территорию заповедника зверюшек и убивает их. Оправдывает свое поведение тем, что без мяса жить не может. Вот почему ее кухня всегда изобилует этим ценным продуктом. Железная леди, как окрестила я ее про себя. Узнавая ее ближе, я проникалась большей к ней симпатией, и многое стала понимать лучше.

Еще из ее рассказов я поняла, что сильно страдает она из-за того, что не видит Филиппа. Из всех детей он особенно был близок ей, потому что любила она его отца. Мне даже казалось, что любовь ее не умерла до сих пор, несмотря на то, что он вышвырнул ее, как только перестала быть нужна. Он и сейчас прекрасно себе поживает. Оказывается, отец Филиппа и есть глава совета, который допрашивал меня с пристрастием, когда меня хотели привязать к позорному столбу и наказать. Козел, вот он кто! И что-то мне подсказывает, что Филипп унаследовал от него многое, если не все.

Каждый раз, вспоминая Филиппа, я испытывала обиду за свою поруганную любовь. Я много думала об этом и все меньше понимала, как же он ко мне относится. Временами казалось, что и он неравнодушен, возможно не любит, но какую-то симпатию испытывает. А иначе зачем ему было спасать меня от наказания? Но когда вспоминала его циничное отношение, подслушанные разговоры, да и его высказывания, понимала, что приписываю ему чувства, которых нет и в помине. Но все равно, побороть свою любовь к нему пока не могла. Она всегда перевешивала ненависть. Мне оставалось лишь удивляться, как можно к одному человеку испытывать столь противоречивые чувства.

Несколько раз к Агате приходил Савелий. В такие минуты я с ума сходила от животного страха. Сидела и тряслась за занавеской, хоть старуха меня и заверила, что не зайдет он сюда. Вроде как наложила она какое-то заклятие на эту часть дома. Но его я боялась, как никого. Слыша его голос, который теперь мне не напоминал голос Филиппа, я представляла, как угрожающе он выглядит. Тогда, на балу, когда впервые увидела его, столько ненависти было в его глазах. За что?! За что он может до такой степени ненавидеть меня? Что сделала плохого лично ему? Я даже фанатизму не могла приписать подобное чувство. Фанатики не ненавидят. В худшем, а может, лучшем, случае они остаются равнодушны к жертве.

В один из дней, когда пошла уже вторая неделя моего пребывания у Агаты, она снова собралась уйти из дома по каким-то своим делам. Мне поручила обобрать листья с высушенных пучков трав, измельчить их и разложить по мешочкам. Я даже такому заданию обрадовалась, потому что большую часть времени здесь страдала от безделья. В лучшем случае мне разрешалось кашеварить, но этого дела я даже немного побаивалась, не знала, как правильно обращаться с подобием печи, что растапливалась тут безостановочно. А уж удерживать тяжеленые чугунки неудобными ухватами у меня и вовсе не получалось. Агата смеялась надо мной и называла беспомощной белоручкой. Но делала это беззлобно и даже как-то по-матерински. В общем, моя помощь в готовке сводилась к нарезке мяса и овощей.

— Не забудь закрыть дверь на засов, — как обычно, предупредила меня Агата. — Быстро не жди обратно. Задержусь допоздна, ложись без меня.

Она ушла, а я продолжила заниматься порученным делом. Мне нравилось возиться с травами, растирать их между пальцами и вдыхать тонкий аромат. Не все, конечно, пахли одинаково приятно, но некоторые запахи до такой степени поражали меня, что я не могла нанюхаться. У нас таких трав точно не было, иначе их бы уже давно использовали в парфюмерной промышленности. В такие моменты я представляла, как бы пахли духи, настоянные на этих травах, и с сожалением вспоминала женщин колонии, которым подобная роскошь точно без надобности. В очередной раз все в моей душе восставало против несправедливости и беспросветности жизни этих бедняжек. А их мужчин в такие моменты я ненавидела всей душой.

С травами я провозилась довольно долго. Когда закончила, поняла, что скоротала большую часть времени, и можно отправляться спать. Конечно, была бы я сейчас дома, то повалялась бы какое-то время с книгой в кровати, но тут такого добра не имелось.

Я сложила мешочки, которых собралось возле моих ног не меньше десятка, на специальную полку, подкинула поленьев в печь, как учила меня Агата, и отправилась к себе за занавеску. Только скинула платье, как услышала скрип входной двери. Все внутри меня похолодело — я поняла, что забыла запереть дверь на засов. Ни жива ни мертва стояла, не двигаясь и ожидая, что вот сейчас в доме раздастся ворчливый голос Агаты, и она примется распекать меня на тему беспечности и забывчивости. Вместо этого услышала тяжелые шаги, а через секунду едва не упала в обморок, когда занавеска отъехала в сторону, и моему взору предстал Савелий.

От страха и неожиданности я дернулась и налетела на сундук. Ударившись ногой и едва не воя от всепоглощающей боли, упала и на коленях заползла в угол, между сундуком и стеной. Панический ужас заставлял меня действовать, как ему того хотелось. Я ровным счетом ничего не соображала. Слышала только, как стучат мои зубы и видела ноги Савелия, в огромных сапогах, что не спеша приближались ко мне.

— Так и знал, что мать тебя прячет, — раздался его низкий голос.

Я продолжала трястись и смотреть на носки его сапог.

— Встань! — приказал он.

Даже если хотела бы это сделать, не смогла бы. Мое тело перестало на время быть моим, я его вообще не чувствовала.

— Встань, кому говорят! — повторил Савелий, и в следующий момент ухватил меня за волосы и резко потянул вверх.

Из глаз моих непроизвольно брызнули слезы, так стало больно. Зато я сразу почувствовала свое тело и как можно быстрее поднялась на ноги.